"Вы отправитесь в воскресенье утром и доедете на почтовой карете до Шалона. Слушайте внимательно, все это мне объяснил мой отец.

Там вы погрузитесь на судно и через день будете в Марселе.

В Марселе вы сядете на государственный пакетбот, который отправляется первым в следующем месяце, и через шесть дней будете в Неаполе.

Я даю вам десять дней, чтобы вы выполнили ваши поручения. Можно многое сделать за десять дней, не правда ли?

На одиннадцатый день вы уезжаете, и двадцать шестого или двадцать восьмого июля вы в Ницце, где мы ждем вас четыре или пять дней.

Только полтора месяца отсутствия, и все: соединившись под этим прекрасным небом, мы больше не расстанемся; Ницца будет нашей землей обетованной, нашим обретенным раем; затем, после того как я буду обласкана нежным воздухом Италии, убаюкана вашей любовью, мы поженимся; мой отец вернется в Париж, а мы продолжим наше путешествие. Великолепный план, не правда ли?"

"Да, прекрасный в самом деле, — согласился я, — к несчастью, он начинается с разлуки ".

"Друг мой, — возразила Мадлен, — я вам уже сказала, эта разлука необходима для вашего будущего, и я подчиняюсь с преданным смирением ".

Я больше не возвращался к этому вопросу, ибо что-то было необъяснимое в этой непривычной рассудительности такого своенравного и избалованного ребенка, как Мадлен; но я напрасно ее расспрашивал, умолял, приставал к ней всеми способами, она не отходила от своей позиции самоотреченности и все сводила к необходимости угодить министру, проявившему ко мне такой живой интерес.

Это не кажется Вам таким же странным, как мне, Антуанетта? Я об этом думал весь день и боялся заговорить о своем отъезде, об этой разлуке, а Мадлен сама пошла мне навстречу!

В самом деле, Антуанетта, прав тот, кто говорит, что сердце женщины — бездна.

Весь остаток вчерашнего дня мы провели, строя планы; вслед за силой и здоровьем к Мадлен возвращалась веселость.

Господин д Авриньи не сводил с нее глаз. Я видел, как он улыбнулся три или четыре раза, и от этих улыбок у меня стало легче на сердце".

Амори — Антуанетте

"Сегодня у нас большое торжество: наступил день, когда Мадлен было обещано спуститься в сад.

Погода стояла великолепная, никогда я не видел неба более чистого и более радостного; казалось, вся природа была праздничной, дул легкий ветерок, необходимый, чтобы смягчить жару этих первых летних дней.

Я предложил г-ну д ’Авриньи, чтобы предупредить любую случайность, вдвоем отнести Мадлен в ее кресле. Она не захотела: ее самолюбие выздоравливающей было оскорблено, но после обещания разрешить ей прогулку по саду она покорилась нам без сопротивления, и мы ее подняли вместе с креслом и отнесли в столь желанную беседку.

Если бы Вы были там, дорогая Антуанетта, Вы бы увидели действительно великолепный спектакль: это зрелище молодости, возвращающейся к жизни, и к жизни счастливой, благословенной, боготворимой.

Грудь Мадлен, так долго дышавшая с трудом, вздымалась, словно запасаясь воздухом.

Со своего кресла, не вставая, она притягивала руками пучки сирени, жимолости, роз, прижимая их к груди, так целуя, точно они были ее товарищами, которых она давно не видела, ее подругами, с которыми она была навсегда разлучена; затем были восторги от окружающей природы, благодарность Богу, слезы признательности отцу. Она сама походила на цветок среди этих цветов, на прекрасную лилию в капельках росы.

Мы держались за руки, г-н д Авриньи и я, готовые плакать вместе с ней, и были счастливы несказанным и чистым счастьем, не имеющим ничего земного. Только одного недоставало, Антуанетта: если бы Вы были здесь!

Наконец, эта сидячая жизнь, если так можно выразиться, показалась Мадлен недостаточной, она встала, сделала мне знак подойти к ней и оперлась на мою руку.

Господин д Авриньи бросился вперед.

"Ах, отец, — сказала она, — вспомните, что вы обещали: позволить мне обойти вокруг сада ".

"Да, — ответил он, — я разрешаю от всего сердца, но идите осторожно ".

"Отец, — сказал я ему, — посоветуйте Мадлен опереться на меня ".

Он ответил лишь кивком.

На мгновение я подумал, что он ревновал, видя, как Мадлен взяла мою руку, но, если это чувство и было в его сердце, он быстро справился с ним и сделал знак рукой, чтобы мы пошли.

Мы осторожно удалились.

Можно было подумать, что Мадлен впервые видела деревья, цветы и газон; все заставляло ее вскрикивать: жук, переходивший дорогу и похожий на живой изумруд; бабочка — летящий цветок, по прихоти легкого ветерка переносимый с одного куста на другой; бражник с длинным хоботком и столь стремительными крыльями, что он казался неподвижным. Никогда еще природа не казалась нам такой живой.

Каждый пучок травы, каждый куст, каждая шпалера казались населенными целым миром насекомых, птиц, рептилий — красивых, легких, оживленных, жужжащих, кричащих, поющих, — все они ликовали так, словно благодарили Бога, которого и мы должны были так же благодарить.

Можете ли Вы поверить, Антуанетта? Мы обошли весь сад, не произнеся ни слова. Мадлен лишь несколько раз радостно вскрикивала, в то время как я не сводил с нее глаз.

Один только раз, когда мы проходили по поляне, я посмотрел на отца. Он сидел в кресле, где до этого сидела она, и целовал те цветы, что целовала она.

К концу первого круга он пошел нам навстречу и внимательно посмотрел на дочь: она прекрасно перенесла эту небольшую нагрузку, и ее лицо, слегка оживленное слабой розовой окраской, которая разливалась по ее щекам, казалось говорило о здоровье. Мадлен настаивала, чтобы сделать еще круг, но г-н д ’Авриньи был непреклонен и проводил ее к креслу.

Мы оставались в саду до трех часов пополудни, и во время этих четырех или пяти часов, проведенных на воздухе, она явно набралась сил, и мне кажется, что теперь, уезжая, я могу быть спокоен за ее здоровье.

Я не прощаюсь с Вами, Антуанетта, ибо напишу Вам на прощание письмо — дам рекомендации не оставлять Мадлен ни на день и всегда говорить с ней обо мне.

Суббота, 5 часов вечера.

Завтра я уезжаю, дорогая Антуанетта. Я не писал Вам четыре дня, так как у меня не было ничего нового, чтобы Вам рассказать, и Вы должны были узнать из двух писем, полученных от г-на д Авриньи, что Мадлен чувствует себя лучше.

Каждый из дней, прошедший с тех пор как я Вам написал, — это повторение предшествующего дня, если не считать, что каждый день Мадлен снова пробовала свои силы под постоянным наблюдением г-на д Авриньи, поистине являющего пример отцовской любви.

Теперь она встает самостоятельно, идет одна в сад и сама возвращается; я почти завидую такому хорошему здоровью: похожая на ребенка, ускользнувшего из помочей, Мадлен не желает, чтобы ее кто-нибудь поддерживал.

В остальном, дорогая Антуанетта, Вы имеете в ее лице очень нежную и очень искреннюю подругу, о чем я могу судить в течение нескольких дней.

День моего отъезда приближается, что омрачает лицо Мадлен. Господин д Авриньи, видя это облачко, говорит:

"Мужайся, милое дитя, ты не останешься одна, я здесь, а в понедельник возвращается Антуанетта ".