В это время экипаж Антуанетты тоже подъезжал к крыльцу.

Девушка, узнав Амори в человеке, протягивающем ей руку, не могла удержать радостного восклицания, и яркий румянец заменил бледность на ее щеках.

— Амори, это вы! Это вы! Но, Боже мой, как вы бледны! Вы не ранены?

— Нет, Антуанетта, успокойтесь, — сказал Амори, — ни я, ни Филипп…

Антуанетта не дала ему закончить:

— Но почему у вас такой мрачный и озабоченный вид, откуда вы явились и что это значит?

— Я должен сделать господину д’Авриньи важное сообщение.

— Я тоже, — сказала Антуанетта, вздыхая.

Они молча поднялись по ступенькам крыльца вслед за Жозефом и вошли в комнату, где их ждал г-н д’Авриньи.

Когда они оказались перед ним, старик поцеловал Антуанетту в лоб и протянул руку Амори. Он показался им настолько изменившимся, исхудавшим и неузнаваемым, что они на мгновение остановились от удивления и обменялись взглядом, в котором читалось их тайное опасение. Но насколько они чувствовали себя взволнованными и расстроенными, настолько же г-н д’Авриньи казался спокойным.

Они оставались жить и были грустны, он умирал и был радостен.

— Вот и вы, мои дорогие дети, — сказал он племяннице и воспитаннику, — я вас ждал с большим нетерпением. Я счастлив видеть вас и с большим удовольствием посвящаю вам весь этот день.

Я вас очень люблю, потому что вы оба молодые, красивые и добрые.

Но что случилось? Ваши лица озабочены. Не потому ли, что ваш старый отец уходит?

— О, мы надеемся еще долго встречаться с вами! — воскликнул Амори, забыв, что он разговаривал с человеком, отличающимся от всех других людей. Затем он добавил: — Я хочу поговорить с вами о важных вещах, и мне кажется, что Антуанетта тоже желает подобной беседы с вами.

— Ну что ж, я к вашим услугам, друзья мои, — сказал г-н д’Авриньи, и оживление на его лице сменилось заинтересованностью и вниманием. — Садитесь рядом со мной. Антуанетта, садись в это кресло, а ты, Амори, на этот стул.

Дайте мне ваши руки, нам хорошо вместе, не правда ли?

Погода сегодня прекрасная, небо чистое, а напротив мы видим могилу Мадлен.

Амори и Антуанетта посмотрели на эту могилу и, казалось, набирались решимости, глядя на нее. Однако они молчали.

— Итак, — продолжал г-н д’Авриньи, — каждый из вас хочет мне что-то сказать. Я к вашим услугам, я вас слушаю, Говорите первая, Антуанетта.

— Но… — пробормотала девушка в замешательстве.

— Я понимаю, Антуанетта, — сказал Амори, быстро вставая. — Прошу прощения, Антуанетта, я ухожу.

Антуанетта покраснела, потом побледнела, произнесла несколько извинений, но не старалась удержать его. Амори поклонился и вышел из комнаты, провожаемый растроганным взглядом г-на д’Авриньи.

— Слушаю тебя, Антуанетта, — обратился к ней г-н д’Авриньи, переводя взгляд на девушку, — мы одни, что ты хочешь мне сказать?

— Дорогой дядя, — заговорила Антуанетта дрожащим голосом, опустив глаза, — вы мне часто говорили, что ваше самое горячее желание — увидеть меня женой любящего человека, уважаемого мной.

Я долго колебалась, долго ждала, но поняла, что бывают трудные положения, которые девушка не может разрешить одна. Я сделала выбор, дядя, не честолюбивый, не блестящий. Но я уверена, по крайней мере, что буду любима, и это сделает обязанности супруги легкими и утешительными. Вы, дорогой отец, хорошо знаете человека, на которого указал мне рассудок, — голос Антуанетты задрожал еще больше, и она посмотрела на могилу Мадлен, черпая там новую силу. — Это господин Филипп Овре.

Доктор слушал Антуанетту, не перебивая и не подбадривая, его добрые отцовские глаза были устремлены на нее, и доброжелательная улыбка играла на полуоткрытых губах, готовых заговорить.

— Господин Овре! Итак, Антуанетта, — промолвил он, немного помолчав, — среди всех окружавших тебя молодых людей ты выбрала Филиппа Овре?

— Да, дядя, — прошептала девушка.

— Но, мне кажется, дитя мое, — возразил г-н д’Ав-риньи, — ты раз двадцать говорила, что претензии этого молодого человека беспочвенны, ты даже немного смеялась над бедным влюбленным, напрасно терявшим время.

— Мое мнение, с вашего разрешения, дядя, изменилось. Эта постоянная безнадежная любовь, эта вечная униженная преданность в конце концов глубоко тронули меня… и повторяю вам…

И Антуанетта закончила гораздо тише и неувереннее, чем начала:

— … я готова, дядя, стать его женой.

— Ну что ж, Антуанетта, — произнес г-н д’Авриньи, — раз ты приняла решение…

— Да, дядя, — сказала Антуанетта и зарыдала, — приняла, и приняла бесповоротно.

— Хорошо, дитя мое, — попытался успокоить ее г-н д’Авриньи, — пойди в соседнюю комнату. Мне надо выслушать теперь Амори, он тоже хочет что-то доверительно сказать мне. Я тебя сразу же позову, и мы еще поговорим.

И г-н д’Авриньи взял обеими руками эту юную прелестную головку, посмотрел на залитое слезами лицо и осторожно поцеловал в лоб.

Когда она скрылась в смежной комнате, он громко позвал Амори.

Амори вошел.

— Входи, сын мой, — произнес г-н д’Авриньи, указывая ему на место рядом с собой, которое было занято еще минуту назад. — Расскажи в свою очередь, чем ты хотел со мной поделиться.

— Сударь, — начал Амори, стараясь говорить твердо, но голос его оставался прерывистым и сдавленным, — я собираюсь в двух словах сказать не то, что привело меня к вам, потому что меня к вам приводит желание воспользоваться тем единственным днем в месяце, какой вы уделяете нам, но то, о чем я хотел…

— Говори же, говори, дитя мое, — сказал г-н д’Авриньи, услышав в голосе Амори то же волнение, какое он только что заметил в интонациях Антуанетты. — Говори, я слушаю тебя всей душой.

— Сударь, — продолжал Амори, делая новое усилие, чтобы казаться невозмутимым, — вы хотели, чтобы я, несмотря на свою молодость, заменил вас рядом с Антуанеттой, став ее вторым опекуном.

— Да, поскольку я знал, что ты питаешь к ней братские дружеские чувства.

— Вы добавили также, что хорошо, если бы я подыскал среди моих друзей знатного и богатого человека, достойного Антуанетты.

— Правильно.

— Так вот, сударь, — продолжал Амори, — обдумав, какой человек подходит Антуанетте именем и состоянием, я приехал просить руку вашей племянницы для…

Амори остановился, задохнувшись.

— Для кого? — спросил г-н д’Авриньи, тогда как Амори укреплялся в своем решении, бросив долгий взгляд в сторону кладбища.

— Для виконта Рауля де Менжи, — ответил Амори.

— Предложение серьезное и заслуживает быть принятым во внимание, — согласился г-н д’Авриньи.

Затем, обернувшись, он крикнул:

— Антуанетта!

Антуанетта робко открыла дверь.

— Иди сюда, дитя мое, — пригласил ее г-н д’Авриньи, протягивая одну руку, а другой удерживая Амори на месте. — Входи и садись сюда. Теперь дай мне руку, как Амори дал свою.

Антуанетта повиновалась.

Господин д’Авриньи некоторое время нежно смотрел на них, молчаливых и трепещущих, потом поцеловал обоих в лоб.

— Вы благородные натуры, — сказал он, — щедрые сердца, я восхищен тем, что происходит.

— Но что происходит? — спросила Антуанетта дрожащим голосом.

— А то, что Амори любит тебя, а ты любишь Амори.

Оба удивленно вскрикнули и попытались встать.

— Дядя! — вскричала Антуанетта.

— Сударь! — вскричал Амори.

— Дайте сказать отцу, старику, умирающему, — продолжал г-н д’Авриньи с особенной торжественностью. — Не прерывайте меня. Мы снова втроем, как девять месяцев назад, когда Мадлен покинула нас, поэтому позвольте мне проследить историю ваших сердец за эти девять месяцев.

Я читал то, что вы писали, Амори; я слышал то, что говорила ты, Антуанетта.

Я наблюдал за вами, я изучил вас в моем одиночестве. После неспокойной жизни, которую предопределил мне Бог, я разбираюсь не только в болезнях, от каких страдает тело, но и в страстях, от каких страдает душа. Вы любите друг друга, дети мои, повторяю вам, в этом ваше счастье, и я поздравляю вас. А если вы все еще сомневаетесь, я сейчас вам это докажу.