В восемь часов утра пришел Жозеф и от имени г-на д’Авриньи попросил Амори спуститься в гостиную. Тот сейчас же подчинился.

Увидев Амори, опекун подошел к нему и нежно обнял.

— Благодарю вас, Амори, — сказал он. — Я вижу, что был прав, рассчитывая на ваше мужество.

При этих словах Амори печально покачал головой, горько улыбнулся и уже хотел было ответить, как открылась дверь и вошла Антуанетта, вызванная своим дядей.

Какое-то время все трое страдальцев молчали. Казалось, каждый опасался нарушить молчание.

Старик с умилением смотрел на эту юность, которую украшало даже горе; в свою очередь молодые люди почтительно взирали на этого старика, который с таким достоинством сдерживал свое отчаяние.

Господин д’Авриньи сделал знак Антуанетте и Амори сесть рядом с ним слева и справа. Своими дрожащими руками он взял их руки.

— Дети мои, — сказал он печальным, проникнутым добротой голосом, — вы красивы, молоды, привлекательны; вы весна, будущее, жизнь, и один взгляд на вас вселяет немного радости в мое бедное, отчаявшееся сердце.

Я вас очень люблю.

Это все, что я еще люблю в этом мире. Вы тоже любите меня, я знаю, но вы должны простить меня: я не могу оставаться с вами.

— Как! — воскликнула Антуанетта. — Дядя, вы нас покидаете? Что вы хотите сказать?.. Объясните!

— Дайте мне закончить, дитя мое, — сказал г-н д’Авриньи.

И, обращаясь к молодым людям, он продолжал:

— Вы воплощение жизни, расцвета, меня же влечет к себе смерть.

Две привязанности, какие я еще сохранил в этой жизни, не могут заменить мне ту, что ушла в мир иной. Мы должны расстаться, ибо вы смотрите в будущее, а я — в прошлое.

Я знаю все, что вы можете мне сказать; но, какое бы решение вы ни приняли, пути наши различны. Впредь я буду один, таков мой выбор.

Я еще раз прошу у вас прощения. Вы, может быть, сочтете, что я занят только собой. Но что вы хотите? Мне будет тяжело видеть вашу цветущую молодость, я это чувствую, а вам будет тяжело наблюдать мою беспросветную старость. Поэтому мы расстаемся и пойдем нашими путями: вы — к жизни, я — к могиле.

Он помолчал минуту и заговорил снова:

— Сейчас я вам расскажу, как я решил провести тот остаток жизни, который предопределит мне Бог. Вы скажете свое мнение потом.

Отныне я буду жить один в моем доме в Виль-д’Авре. Со мной будет мой старый слуга Жозеф. Я буду выходить только на кладбище, где покоится Мадлен и где скоро упокоюсь сам. Я не буду принимать никого, даже моих лучших друзей. Они должны отныне считать меня умершим. Я больше не принадлежу этой жизни.

Первого числа каждого месяца я буду принимать вас, только вас двоих. Вы расскажете о своих делах и узнаете о моих.

— Но, мой дорогой дядя, что будет со мной? — воскликнула Антуанетта, заливаясь слезами. — Одинокая, покинутая, без вас, Боже! Что со мной будет? Скажите же!

— Неужели ты думаешь, что я не подумал о тебе? — отвечал г-н д’Авриньи. — Неужели я забыл о тебе, проявившей себя преданной, любящей сестрой моей дочери?

Поскольку Амори уже достаточно богат, имея отцовское наследство, я сделал завещание, по которому тебе остается после моей смерти мое состояние, а начиная с сегодняшнего дня — состояние Мадлен.

Антуанетта сделала протестующий жест.

— Да, я знаю, — продолжал г-н д’Авриньи, — все это богатство тебе безразлично. Тебе нужна любовь, благородное сердце. Так вот, послушай, Антуанетта, тебе нужно выйти замуж.

Девушка хотела что-то сказать, но г-н д’Авриньи остановил ее:

— Теперь, когда ты не можешь быть полезной своему старому дяде, имеешь ли ты право отказываться от священных обязанностей супруги и матери? Когда Бог потребует от тебя отчет о твоей жизни, что ты ему ответишь? Тебе надо выйти замуж, Антуанетта.

Я предлагаю тебе в мужья уже не адвоката, ты можешь притязать на более блестящую партию. Я удаляюсь от света, но я имею там влияние и друзей.

Ты припоминаешь, что год назад граф де Менжи, мой старый друг, просил руки Мадлен для своего единственного сына? Но теперь я могу написать ему, и он, конечно, согласится взять в семью мою племянницу, столь же юную, столь же богатую, столь же красивую, какой была Мадлен.

Так что ты скажешь, Антуанетта, о молодом виконте де Менжи? Он часто бывал здесь. Он благороден, изящен, умен.

Господин д’Авриньи остановился в ожидании ответа, но смущенная Антуанетта молчала в нерешительности.

Амори не без волнения смотрел на нее.

Судьба дала ему в несчастье двух спутников, но г-н д’Авриньи уже отдалялся от него, желая уединиться в своем страдании, и было вполне естественно, что молодой человек торопился узнать, не покинет ли их горестное товарищество по несчастью та, которая была ему близка не только по беде, но и по возрасту, обрекая его на одинокое скорбное существование, унося с собой все, что еще напоминало ему счастливое детство, любовь к Мадлен и прежний семейный очаг?

Неудивительно, что он с некоторой тревогой смотрел на Антуанетту.

Антуанетта заметила этот взгляд и словно поняла его.

— Дорогой дядя, — начала она наконец дрожащим голосом, — я очень признательна вам за участие и щедрость; ваши отеческие советы должны быть святы для меня, и я принимаю их коленопреклоненно; но будьте добры оставить мне немного времени для размышлений: отныне вы хотите быть глухим и слепым к мирским делам, и я чувствую, как вы делаете усилие, чтобы сразу покончить со всем, что не касается Мадлен, и еще раз позаботиться о тех двух существах, что только и остались еще небезразличны вам в этом мире.

Милый дядя, да хранит вас Бог! Будьте уверены, ваши пожелания для меня всегда будут приказом. Я не противлюсь, о нет! Я только прошу отсрочки, чтобы не вступать в брак в траурных одеждах и чтобы прошло время между будущим, которое, боюсь, вы напрасно считаете столь блистательным для меня, и прошлым, которому я обязана столькими сожалениями и столькими слезами.

Тем временем, поскольку мои заботы будут вам, быть может, в тягость — мой Бог, кто бы мог мне такое сказать! — вот что я охотно бы сделала, если на то будет ваше согласие, вот что, говорила я сама себе этой ночью, будет служить вам утешением. Вы собираетесь жить в Виль-д’Авре рядом с могилой Мадлен, а я останусь здесь и сделаюсь хранителем памяти о ней. Я буду благоговейно прикасаться осторожной рукой к предметам, которых касалась она. Я буду с глубоким почтением ходить по этим комнатам, где так грациозно двигалась она. Я буду с любовью вдыхать воздух там, где звучали ее слова, и вызывать в памяти прошедшие дни.

Я уверена, что миссис Браун согласится остаться со мной; мы будем разговаривать о Мадлен как об отсутствующей, которую всегда ждут и к которой мы сами должны присоединиться, коль скоро она так и не вернется. Мы будем говорить, как говорили бы, если бы осуществился ваш прекрасный план путешествия.

Я буду выходить только в церковь. Я не стану принимать никого, кроме тех ваших старых верных друзей, кого вы мне назовете. И поскольку вы не хотите их больше видеть, мы будем говорить с ними о вас. Я буду последним связующим звеном между вами, и тогда они поверят, что не совсем вас потеряли. И мне кажется, что такая жизнь, хоть и не будет счастливой — это невозможно, — но может порою принести и радость.

Если вы доверяете мне, дядя, и считаете меня достойной хранительницей нашего драгоценного прошлого, если моя молодость и неопытность не вызывают у вас сомнений, позвольте мне так устроить свою жизнь — это все, что я хотела бы и желала сегодня.

— Пусть будет так, как ты хочешь, Антуанетта, — мягко произнес г-н д’Авриньи. — Твой замысел тронул меня, и я его одобряю. Храни этот дом, который отныне твой, и наших старых слуг, которые любят тебя.

Миссис Браун поможет тебе. Впрочем, вы с Мадлен при помощи гувернантки всегда прекрасно управлялись в доме, и мне не приходилось ни во что вмешиваться.

Каждые три месяца ты будешь получать необходимую сумму; если тебе потребуется совет, ты знаешь, что каждый месяц один день моей жизни принадлежит тебе! Кроме того, один из моих старых друзей по моей просьбе будет тебе опекуном, советчиком и останется им и позже, когда я умру.