Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

Время от времени он слышал быстрые шаги г-на д’Авриньи, свидетельствующие о том, что кризис усиливается; иногда раздавался кашель, разрывавший ему грудь.

Наступил день; мало-помалу шум в комнате Мадлен стих, и Амори надеялся, что она уснула.

Он спустился в малую гостиную, долго прислушивался у двери в спальню, не осмеливаясь зайти, не желая подняться к себе, как будто прикованный к месту.

Вдруг дверь открылась, Амори отступил на шаг: это был г-н д’Авриньи, выходивший из комнаты Мадлен; потемневшее лицо его при виде Амори приняло оттенок ужасающей суровости.

Амори почувствовал, что ноги его не держат, и упал на колени, прошептав одно слово: "Простите!"

Он оставался так некоторое время, простерев руки и не смея поднять склоненную голову; грудь его сотрясалась от рыданий, а слезы лились на пол.

Наконец, он почувствовал, что г-н д’Авриньи взял обе его руки в свою; рука его была холодна как мрамор.

— Встаньте, Амори, — сказал он ему, — это не ваша вина, это вина природы: для одних любовь это живительное притяжение, для других смертельное прикосновение. Я предвидел все это и потому хотел, чтобы вы уехали.

— Отец мой, отец! — воскликнул Амори. — Спасите ее, спасите! Пусть я даже больше ее не увижу.

— Спасти ее!.. — прошептал г-н д’Авриньи. — Вы думаете, что меня надо просить, чтобы я ее спас; это не меня надо просить, Амори, а Бога.

— У вас нет никакой надежды? Значит, мы приговорены безвозвратно?

— Все, что человеческая наука может сделать в подобном случае, — ответил г-н д’Авриньи, — будьте спокойны, Амори, я сделаю, но наука бессильна, и это я вам говорю, против болезни, достигшей стадии, в которой теперь находится Мадлен.

И две большие слезы упали с помертвевших век старика.

Амори ломал руки с таким отчаянием, что старый врач пожалел его.

— Послушай, — сказал он молодому человеку, прижимая его к сердцу, — у нас одна задача: сделать так, чтобы смерть ее была как можно более легкой. Я — своим искусством, ты — своей любовью. Выполним эту задачу преданно; поднимись к себе, и, как только тебе можно будет увидеться с Мадлен, я тебя позову.

Молодой человек был готов к упрекам, рыданиям и оказался смущен этой страдальческой добротой, он, безусловно, предпочел бы град проклятий этой печальной кротости.

Он поднялся к себе и хотел написать Антуанетте, но не смог собраться с мыслями. Он отбросил перо далеко от себя и уронил голову на стол.

Неизвестно сколько времени он оставался неподвижным; чей-то голос вывел его из забытья — это был голос Жозефа.

— Господин д’Авриньи, — объявил он, — послал предупредить вас, что вы можете спуститься.

Амори встал, не произнося ни слова, и последовал за старым слугой; у двери он остановился, не осмеливаясь войти.

— Войдите, Амори, — сказала Мадлен, делая усилие, чтобы говорить громче, — входите же.

Бедная больная узнала шаги своего возлюбленного.

Амори готов был броситься в комнату, но понял, какое волнение могло вызвать такое появление. Он придал своему лицу соответствующее выражение, тихо открыл дверь и вошел с улыбкой на губах, но со смертельной тяжестью на сердце.

Мадлен протянула обе руки к нему, пытаясь приподняться, но это усилие было слишком велико при ее слабости; обессиленная, она упала на подушку.

Тогда все его деланное спокойствие испарилось. Видя ее такой бледной и немощной, он вскрикнул от горя и бросился к ней.

Господин д’Авриньи встал, но Мадлен протянула к нему руку, и этот жест выражал такую трогательную просьбу, что он упал в кресло и прижался головой к этой руке.

Затем наступило длительное молчание, прерываемое только рыданиями Амори.

Все было, как две недели тому назад: только теперь это был возврат болезни.

XXVII

Амори — Антуанетте

"Буду я жить ши умру?

Вот вопрос, который я задаю себе каждый день, глядя на слабеющую Мадлен, и надежды мои угасают. Клянусь Вам, Антуанетта, это не оборот речи, когда утром, входя к ней, я спрашиваю у ее отца: "Как наше здоровье?"

И когда он отвечает: "Ей хуже " — я всякий раз удивляюсь, почему он не говорит: "Вам хуже ".

В конце концов я не могу более заблуждаться; хотя сначала моя недоверчивость бунтовала против приговора медицины, мои надежды тают с каждым днем. Прежде чем опадет листва, Мадлен уйдет из этого мира.

Антуанетта, клянусь Вам, надо будет рыть сразу две могилы.

Видит Бог, я говорю это без горечи и, однако, не могу запретить себе думать, что нет судьбы более несчастливой и более печальной, чем моя. Я приблизился к порогу величайшего блаженства и упал, прикоснувшись к этому порогу; я видел все радости мира и потерял их; все обещания судьбы исчезли одно за другим. Богатый, молодой, любимый — чего еще я мог желать, кроме жизни, но я умру с последним вздохом моей обожаемой Мадлен.

И когда я думаю, что именно я…

Боже мой, если бы я нашел тогда мужество и отказался от этого свидания!

Но она могла подумать, что я не люблю, и ее любовь остыла бы. Если быть совершенно искренним, то осмелюсь сказать, я предпочитаю, чтобы все было так, как случилось. Ведь я уверен, что умру вместе с ней.

Какое благородное сердце у г-на д'Авриньи, Антуанетта! После того письма ни одного слова упрека не слетало с его губ. Он продолжает называть меня "сын мой ", будто догадывается, что я жених Мадлен не только в этом мире, но и в другом.

Бедная Мадлен! Она не замечает, что часы наши сочтены. Благодаря странной причуде ее болезни, она не видит опасности; она говорит о будущем, строит планы и вымыслы.

Никогда я не видел ее более прелестной и внимательной ко мне; каждую секунду она бранит меня за то, что я не помогаю ей строить воздушные замки.

Сегодня утром она страшно меня напугала.

"Друг мой, — сказала она мне, — мы с вами вдвоем, поэтому дайте мне скорее бумагу и чернила, я хочу писать ".

"Полно, Мадлен! — вскрикнул я. — Подумайте, вы так слабы!"

"Так что ж, Амори. Вы меня поддержите ".

Я замер в молчании, неподвижный и разбитый. Неужели она поняла, наконец, наше несчастье? Неужели роковое предчувствие предупредило ее, что конец близок? Неужели она хочет написать свою последнюю волю? Может быть, она хочет сделать завещание?

Я принес ей то, что она просила. Но, как я и предвидел, она была слишком слаба; хоть я и поддерживал ее, голова у нее кружилась, перо выпало из пальцев, и она упала на подушки.

"Вы правы, Амори, — сказала она через мгновение. — Я не могу писать. Пишите вы, а я буду диктовать ".

Я взял перо и, полный тревоги, с холодным потом на лбу, приготовился писать.

Она же начала диктовать план нашей совместной жизни, который она обдумывала час за часом.

А завтра г-н д'Авриньи хочет созвать консилиум, так как отец не доверяет себе самому как врачу. Консилиум — это шесть человек, одетых в черное, шесть судей, которые торжественно придут, чтобы вынести приговор бедной невинной больной — жизнь или смерть. Ужасный суд, берущий на себя смелость угадать Божью волю!

Я попросил, чтобы меня предупредили, как только они придут. Они не будут осматривать Мадлен, так как г-н д Авриньи боится, как бы их появление не лишило бедную больную ее заблуждений.

Они не будут знать, что речь идет о дочери их собрата. Господин д Авриньи опасается, что из жалости они скроют от него истину.

Я же собираюсь присутствовать на этом консилиуме, спрятавшись за портьерой. Ни отец, ни врачи не будут знать об этом.

77
{"b":"811909","o":1}