Тотчас же при этом обещании Вашего возвращения облачко уплывает далеко и Мадлен первая говорит:

"Да, да, ему нужно ехать ".

И сегодня она тоже сказала это, хотя отъезд назначен уже на завтра.

Однако я хорошо чувствую, что г-на д Авриньи беспокоит приближение моего отъезда.

Сегодня, когда в пять часов вечера я покинул Мадлен, ее отец пошел за мной и, отойдя со мной в сторону, сказал:

"Мой дорогой Амори, вы собираетесь уехать, вы видите, как Мадлен благоразумна и как без всякого волнения она приходит в себя; следите за ней, берегите ее от волнений по поводу вашего отъезда, будьте холодны, если нужно: я ничего так не опасаюсь, как сильных проявлений вашей любви.

Дважды вы уже видели действие этих слишком пылких ощущений.

В первый раз, когда вы ей сказали, что вы ее любите, — как ей стало плохо!

Второй раз, когда вы танцевали с ней вальс, — она чуть не умерла.

Ваше слово, ваше дыхание имеют на этот нервный и хрупкий организм роковое влияние. Заботьтесь о ней, как заботятся о цветке; я обеспечил ей теплый воздух, а вы сделайте свою любовь к ней чистой.

Я хорошо знаю, что это трудно для вас, молодого и пылкого, но подумайте — речь идет о ее жизни, Амори, и, если случится третий кризис, похожий на два других, я не ручаюсь ни за что. Впрочем, в момент отъезда я буду рядом ".

Я ему обещал все, что он хотел, увы!

Я и сам хорошо вижу, что существование этого хрупкого ребенка висит на волоске и может прерваться от любого бурного волнения; я вижу, благодаря Богу, достаточно, чтобы согласиться сделать вид, что люблю ее меньше, чем на самом деле.

Затем я поднялся в свою комнату, чтобы написать Вам эти несколько строк, но окончу я позже, так как Мадлен велела мне сказать, чтобы я спускался, ибо она меня ждет.

10 часов.

Ругайте меня, Антуанетта, так как боюсь, что совершил большую глупость.

Я нашел Мадлен одну; она послала за мной, чтобы сказать мне, что рассчитывает до моего отъезда увидеться со мной наедине. Дорогое дитя, невинное в душе, просило меня о свидании, в котором другая отказала бы мне, если бы я попросил.

Верьте мне, если хотите, Антуанетта, но, связанный обещанием, данным г-ну д Авриньи, я сначала хотел отказаться от этого часа блаженства, какой в другое время я готов был бы оплатить годом своей жизни.

Я ей сказал, что, без сомнения, миссис Браун получила указания от г-на д Авриньи, и я решил не поддаваться своему желанию.

"Но зачем говорить об этом миссис Браун?" — ответила мне Мадлен.

"А что же делать? Миссис Браун отделяет от вас только перегородка, и при малейшем шуме она подумает, что вам нездоровится, войдет к вам и найдет меня у вас ".

"Да, без сомнения, если вы придете сюда ", — ответила Мадлен.

"Куда же вы хотите пригласить меня?"

"Не могли бы вы выйти в сад? Я к вам присоединюсь ".

"В сад, подумайте только, дорогая Мадлен! А ночная прохлада?"

"Разве вы не слышали вчера, как мой отец говорил, что следует бояться времени от восьми до девяти часов вечера, — то есть того часа, когда приходит ночь? Но когда эта первая свежесть исчезает, наши ночи такие же теплые, как и дни; впрочем, я накину кашемировую шаль ".

Я хотел отговорить ее, хотя уже чувствовал себя увлеченным, несмотря ни на что.

"Но, — сказал я ей, — разве это прилично, чтобы мы были вот так наедине ночью?"

"Мы ведь бываем наедине днем ", — ответила она мне с восхитительной наивностью, которая Вам знакома.

"Но, днем — это днем… " — возразил я.

"Ну какая разница?" — спросила Мадлен.

"Большая, моя милая ", — продолжал возражать я, улыбаясь.

"Но разве вы не жаловались когда-то, что во время путешествия отец будет нас стеснять? Вы ведь рассчитывали, что будете наедине со мной днем и ночью?"

"Но мы будем путешествовать только после нашей свадьбы ".

"Да, я заметила, что женщина имеет больше привилегий, в которых нам, молодым девушкам, отказывают, как будто церемония бракосочетания сразу же может превратить безумного ребенка в разумное существо, в остальном разве мы как бы не женаты? Разве каждый не знает, что мы должны стать мужем и женой? И разве мы ими не были бы уже, не окажись я так жестоко больна?"

Я затруднялся ей ответить.

"Вы мне теперь не откажете? — продолжала Мадлен. — Очень любезно будет с вашей стороны уехать в то время, когда вы столького еще мне не сказали, не пообещали. Вы не узнаете, когда уедете, как я буду несчастна. Но будет лучше, если вы уедете, сказав мне несколько добрых и нежных слов, ведь они доставят мне столько удовольствия, раз будут исходить от вас ".

Я нашел свое положение смешным и мою непреклонность неуместной; наказав себе следить за собой и за ней, я обещал Мадлен быть в саду в одиннадцать часов.

На самом деле, моя дорогая Антуанетта, надо быть благоразумным, как семь мудрецов Греции одновременно, чтобы придерживаться непреклонности в отношении такой прелестной просьбы.

Я ей только посоветовал хорошо закутаться, что она мне и обещала.

В это время вошел ее отец. В десять часов мы вышли вместе.

"Вы видите, Амори, — сказал он мне, — я положился на ваше слово, и я оставил вас наедине с Мадлен.

Я хорошо понял, бедное дитя, что вам есть о чем поговорить. С вашей стороны — и я вас за это благодарю — вы были благоразумны. Вы видите, что и моя бедная Мадлен спокойна, она проведет спокойную ночь…

Завтра утром я вас оставлю еще на час наедине, и через полтора месяца вы встретите в Ницце вашу будущую жену, здоровую и счастливую ".

Меня мучили угрызения совести, я был готов во всем ему признаться, но что сказала бы Мадлен?

Без сомнения, неудовольствие, которое она бы испытала, причинило бы ей больше вреда, чем наша встреча.

Впрочем, я себе обещал, что буду осмотрительным.

Пробило одиннадцать часов; спокойной ночи, Антуанетта, я Вас покидаю ради Мадлен…

Два часа ночи.

Сразу же, как получите это письмо, Антуанетта, оставьте Виль-д Авре и быстро приезжайте в Париж. Вы нам здесь очень нужны. Боже мой, Мадлен умирает!

О, как я несчастен!

Приезжайте, приезжайте!

Амори".

Господин д’Авриньи — Антуанетте

"Как бы ты нам ни была нужна, какое бы беспокойство ты ни испытывала, узнав о состоянии моей дочери, не приезжай, дорогая Антуанетта, пока Мадлен тебя не попросит об этом.

Увы, я боюсь, что это будет скоро.

Пожалей меня, ты знаешь, как я тебя люблю.

Твой дядя

Леопольд д Авриньи".

Вот что случилось.

Окончив писать письмо Антуанетте, Амори покинул свою комнату; никто его не видел, никто не встретил; он прошел через большую гостиную, остановился у двери Мадлен и не услышал никакого шума; без сомнения, Мадлен уже сделала вид, что легла, чтобы миссис Браун ушла; он вышел на крыльцо и спустился в сад.