— Поль, я соня. Я не могу вставать в семь утра на работу. Физически не могу. И вкалывать за щедрые чаевые по восемь часов не могу… Вернее, не хочу… Гидом мне придется пахать без выходных, чтобы получить то, что я получал за пару танцев. Еще и не Газданова буду читать, а тайны и мифы Санкт-Петербурга! Я хочу делать то, что мне нравится и получать за это деньги. Хочу. Или хотя бы не делать то, что мне не нравится целый день. Поль, а может нам замутить какой-то дуэт и попытаться по кабакам повыступать, а? Я не Вертинский. Один не могу. За мою картавость мне лишь по шее дадут.

— Дань, я хочу играть в театре. Хочу.

Даня кивнул и откинулся на спинку. Говорил он теперь шепотом.

— Можешь не отвечать. Но откуда у тебя деньги? Богатый покровитель?

Полина кивнула.

— И Макс к этому нормально?

— Ну… Мы с ним вместе всего два месяца. И… Мы, кажется, не готовы жрать жареную картошку и при этом быть счастливыми. Запросы у нас большие, а возможностей кот наплакал.

— Извини, Поль, но ты действительно веришь в Макса?

Она пожала плечами и отвернулась, чтобы поймать на стене след от мужского сапога.

— Он не Господь Бог, чтобы в него верить, — она говорила тихо и совсем хрипло. — Но он мне нравится. Мне хотелось бы верить, что у нас что-то с ним в конце концов получится. Но нет, так нет. Я привыкла быть одна. А деньги я тебе верну. В декабре.

Она хотела подняться, но Даня поймал ее за руку и подтянулся почти к самому ее лицу.

— Не надо ничего мне отдавать, поняла? Если я могу за две штуки купить тебе пару свободных ночей, то я это делаю. Слышишь?

Она вырвала руку.

— Мои ночи не продаются, — она уже говорила достаточно громко. — И не выкупаются. Не надо играть в рыцаря. Я не принцесса и не маленькая девочка, которая не может отказать дядьке, который ей не нравится. Если уж хочешь быть рыцарем, то отвяжись от Алены. Сорока на хвосте донесла, что вы в театр ходили.

Даня хлопнул книжкой по коленке.

— А вы с ней что, подружки?

Полина наклонилась к дивану.

— Мне сорока из администрации донесла. Я с Аленой даже Макса не обсуждаю. Но я тебя предупредила. Не лезь к ней. Она серьезная девочка, а ты Фигаро здесь, Фигаро там. Не надо девку травмировать, договорились? Очень больно, когда тебя используют и бросают.

Даня дунул Полине в лицо, и та отпрянула.

— Спасибо за честное мнение о моей личной жизни, но я, кажется, его не просил. Если у меня к двадцати трем годам не было длительных отношений с девушками, то это не значит, что я на них не способен. Может, вина в девушках, которые мне нравились? — Даня отбросил книгу. — Не лезь, поняла? Я Алену еще даже не поцеловал, а в твоей башке уже трахнул и бросил. Может, тебе голову надо полечить, красотка? Вместе с горлом. Зима на дворе, минус семь. Шарф не спасет. Дать тебе на такси?

— Типа, тебе ночевать негде, да? — спросила Полина с вызовом.

— Я бы напросился к Алене. От нее пользы больше.

Он поднялся с дивана.

— Я же серьезно сейчас! Тебе нельзя по улице идти.

— Тогда и не пойду. Ты ночуешь здесь, и я буду. Чем я хуже-то?!

И она действительно отперла гримерку, поставила чайник, достала мед. Даня заявился без спроса, но она его не прогнала. Он был для нее не просто бесполым существом, но и безобидным. Тогда в квартире она была просто на нервах из-за больницы, и потому критика Макса стала последней каплей. Сейчас грубость Дани раздражала, потому что набила стойкую оскомину, но обижаться на идиотов только себе вредить. К тому, сейчас ссора могла повлечь за собой не только исчезновение нескольких нервных клеток, но и новогоднего заработка. Она не хотела знать причины отцовской забывчивости — не настолько велик кризис, чтобы не кинуть пару-тройку тысяч дочке. Не алименты жене все же платит! Если она сама и проживет на зарплату, то без новогодних денег придется туго. Еще нельзя будет показывать всю сумму Максу — он, конечно, не осудит ее за помощь, но она не хочет, чтобы кто-то вообще знал про Кирилла.

Чтобы не тратить ночь зря, они достали блокноты и набросали примерные сценарии новогодних выездов и заодно утренника для больных детей. Полина хотела спросить Даню про сестру, но передумала. Так надолго Макеев обычно не переселялся в театр. Не надо сыпать соль на рану. Да и больничными разговорами она была уже сыта по горло. Медсестра Таня заверила ее, что все утрясла, но через три дня написала ей, что Кирилла все равно выписывают, и будет хорошо, если она подъедет сегодня на встречу с лечащим врачом. Полина едва удержалась от слез — больше денег не было. При нынешнем курсе доллара в шестнадцать рублей она не может добавить даже десятки.

Зачем он ее позвал? Посмотреть, насколько она кредитоспособна? Возможно, Таня делилась не только с напарницей, но и с ним, ведь он-то точно знал, что для его пациента лекарств в больнице нет. Дядьке за пятьдесят, но поджарый, не лысый, халатик чистенький, а к карману приколот бейджик с именем Николай Евгеньевич. Она присела на стул, но от чая отказалась. Голос тихий, точно у психиатра.

— Вы же понимаете, девушка, что в нейрохирургических стационарах восемьдесят процентов пациентов с черепно-мозговой травмой и в основном по известным всем нам причинам, потому мы ни за какие деньги не можем носиться с вашим Кириллом, точно с писаной торбой.

Полина вскинула голову и чуть не спросила голосом римской императрицы «Сколько?» Однако врач продолжил монолог слишком быстро.

— У нас великолепные специалисты, если вы вдруг сомневаетесь в нашей компетентности. Если мы выписываем пациента, это означает, что ему мы уже помогли всем, чем могли, и наше внимание нужно другим. Профессия нейрохирурга считается элитарной, но пациенты у нас совершенно обычные и не у всех имеются такие прекрасные ангелы-хранители.

Полина снова промолчала, ожидая окончания прелюдии.

— Вы знаете, кто был первым нейрохирургом в мировой медицине? Не знаете… Жаль-жаль… Академик Владимир Михайлович Бехтерев в тысяча восемьсот девяносто седьмом году организовал первую в мире… В мире, голубушка, вы слышите, специализированную операционную. Только тогда область наших знаний называлась иначе — неврохирургия, а потом хирургическая невропатология. А сейчас это хирургия нервной системы. В нейрохирургии операционное поле очень маленькое. Это канал толщиной в палец и глубиной в десять-пятнадцать сантиметров, который оперируют под микроскопом, а ваши нервы, голубушка, я вижу даже без простых окуляров. Наша работа ювелирная. Повредишь одно нервное окончание — откажет сердце, другое — легкие. У вас очень чуткое сердце, берегите его. Это сокровище мало у кого есть.

Лесть не прошла даром. Полина не расстрогалась, а собралась, чтобы принять денежный удар. Но его не последовало. Николай Евгеньевич протянул ей бумагу, по которой к Кириллу после выписки приставлялась персональная сиделка.

— Два месяца вами уже оплачены, а потом, я надеюсь, Кирилл уже сможет обходиться без посторонней помощи. Ни он, ни его мать о вас ничего от меня не узнают. Но если что-нибудь ему еще потребуется, Таня с вами свяжется.

Полина тогда не могла сказать даже элементарного спасибо. Сердце перестало биться, а в легкие — поступать воздух. Как она не грохнулась в обморок и вышла из кабинета без помощи санитаров, она не знала. Очнулась Полина уже дома и прорыдала в подушку чуть ли не до самого утра, не зная, радоваться или плакать из-за выписки Кирилла. Дома, возможно, и стены лечат, только она теперь не будет получать о его прогрессе никакой информации. А, может, и к лучшему — эту страшную страницу лучше перевернуть и продолжить жить дальше. Впереди еще целый талмуд жизни, который она пока пишет, как курица лапой. Только раздобыла на диван вторую подушку, так сразу начала использовать в качестве дополнительной слезосушилки. Макс вернется только после Нового года, а старого еще полтора месяца.

Дверь гримерки приоткрылась без стука. Проверка с вахты.

— Оба здесь ночуете? Чтобы тихо.