— Мне, кроме тебя, ничего не нужно. Это будет такая вот виртуальная, как вы говорите сейчас, да? Связь с тобой. Хочешь, я получу визу и приеду?

— Как ты ее получишь?

— Как турист.

Конечно… Спросила, как дура, очевидную вещь. Он не нищий, ему не откажут.

— Не надо. Я прилечу, но не раньше июня. Пусть малышу хотя бы полгода исполнится.

— Лена, это почти год, — выдохнул Стас ей в лицо.

Ни намека на табак. Сколько же часов он уже не курил?

— Стас, это не будет раньше. Ну никак не получится.

— Когда ты ему скажешь? — еще жестче спросил он и еще сильнее стиснул ей плечи.

— Я на его страховке. Там медицина очень дорогая.

— Лена, мы о чем сейчас говорим? — от Стаса повеяло холодом, и Алена вздрогнула, и его руки исчезли с ее плеч. — О деньгах? Или о человеческих отношениях? Ты что такое делаешь? Ты собралась вернуться к нему, как ни в чем не бывало? Я у тебя так, как друг из прошлого был?

Алена зажмурилась и зашевелила безмолвно губами.

— Стас, мне нужно два года, чтобы закончить учебу. Я как раз получу гражданство. И никаких проблем не будет, понимаешь?

— Я ничего не понимаю. Ты чего такое говоришь? — он поднял руки, но так и не опустил их Алене на плечи. — Это знаешь как называется? Это официально называется законная проституция. А в народе блядство.

У Алены зарябило в глазах, но схватиться было не за что, только если за него, но он сейчас напоминал трансформаторную будку: тронешь, точно убьет.

— Ты не понял… — прошептала она.

— Так объясни, чтоб понял! — перебил он громко.

Но в шумном зале аэропорта «Пулково» крик его затерялся в общем шуме, но зато трехкратным эхом отскочил от барабанных перепонок Алены.

— Я с ним поговорю, и я уверена, что он не станет ставить мне палки в колеса. Он не такой. Он очень хороший. Мы ведь можем просто жить в одном доме. Он у нас большой. Стас, я хочу доучиться. В России меня такому не научат.

— А что со мной? Что будет со мной эти два года?

— А что было с тобой все эти четыре?

Теперь он молчал.

— Стас, ты сказал, что это не будет легко. Но если мы хотим быть вместе, давай сделаем это как можно безболезненнее для всех.

— Лена, это будет больно всем. Ты посмотри на свою бабушку. На маму… За что они так страдают? Если б они только знали, что ты там не по любви, а из какой-то корысти… Лена, годы идут, их не вернуть. Надо быть с теми, кого ты любишь.

— Стас, но мы уже столько выстрадали, неужели еще чуть-чуть нас добьет? Неужели?

Вместо ответа он сгреб ее в объятия и уткнулся губами ей в макушку.

— Ленка, Ленка…

И принялся раскачивать ее из стороны в сторону, точно укачивал малыша, а у нее и без того кружилась голова. Пришлось зажмуриться. Но слезам это не помешало. Футболка его намокла.

— Ну что ж ты за рева у меня такая! — Стас задрал футболку и вытер Алене лицо, наплевав на людей вокруг. — Ты должна быть сильной. В бизнесе и в жизни выживают сильнейшие.

— Давай будем сильнейшими.

— Давай. Давай будем. Какой у нас выбор…

Он отстранил от себя Алену, и та сразу ухватила его за шею, испугавшись, что они так и расстанутся без поцелуя. Он сжал ее холодные щеки горячими ладонями и согрел до кончиков пальцев. Они отрывались друг от друга, потому что что-то хотели сказать, но потом, наплевав на так и не произнесенные слова, снова соединялись в жарком горьком поцелуе.

 — Я люблю тебя, Лена, — были последние слова, которые Стас выкрикнул ей уже в спину, когда она со всех ног бросилась через пограничную черту, боясь, что один поцелуй и она никуда уже не полетит.

Теперь она радовалась, что женщина в паспортном контроле поставила ей в паспорт штамп молча. Алена ничего не могла бы сейчас ответить. Никаких ответов не было. Были одни лишь вопросы.

Макс купил на вокзале два бургера. Сам не понял, зачем — наверное, чтобы показать американке, что в Европе они вкуснее. В поезде он набрал номер сестры и сказал, что опоздает минут на десять, не больше. Она буркнула, что ничего страшного, и отключилась — режим строгой экономии денег, минут и эмоций. Обнялись они тоже без особого энтузиазма с ее стороны. Пришлось пошутить по- дурацки, чтобы хоть как-то разрядить атмосферу долгожданной встречи:

— Я думал, ты уже шарик.

— Буду, не переживай, — огрызнулась Алена, и он узнал в ней разозленного подростка, который выжил его из бабкиной комнаты своим желанием устроиться во взрослом мире. Самостоятельно.

Нет, все получилось, как он и думал — через мужика. Пусть и не того, о котором он думал. Прямо каламбур… Но с ней лучше не шутить. Злая, как черт. Может, все беременные такие?

— Ну, как у тебя дела? — а он действительно не знал, что еще спрашивать.

— Файн! — ответила она.

Ну, конечно — все у нее отлично, а как еще может быть под крылышком у программера в Силиконке? Сейчас спросит про него. А хвастаться особо нечем. Впрочем, и жаловаться тоже грех. По мнению парней он вообще сыром в масле катается. Они просто цену всему этому не знают.

— Жаль, что так рано уезжаешь.

Макс не врал. Действительно было жаль — встретились, как не родные. Разговор через столик, а столик, как океан. Океан недопонимания.

— Смотались бы в Ливерпуль вместе. Я как раз на будущей неделе играю в Каверн-Клабе битлов на фестивале.

Алена все время глядела на него исподлобья, точно готовилась сказать какую- нибудь гадость.

— Я беременна, забыл? Какие клубы?

— Не забыл…

Ему в Штаты пока не выбраться. Она с ребенком тоже будет прикована к дому. Заокеанскому. И пять минут на здрасьте-до-свидания.

— У тебя действительно все хорошо? — спросил он то, о чем не хотел спрашивать.

— А то что-то мать злая была по телефону.

— А ты звонил?

Каждое слово у нее что плевок! Казалось бы — все у бабы хорошо, улыбайся как истинная американка во все тридцать два зуба, излучай жизнерадостность, заряжай энергией окружающих. А она сычом глядит — самому даже улыбаться расхотелось.

— Я вообще-то всегда звоню, — и голос сделался таким же злым, как у нее.

Начали за здравие, ее и ребенка, окончили, как всегда, обвинениями в его адрес.

— Даже когда сказать нечего звоню.

— Молодец! — Очередной плевок. Чего уж там, утрется! — Спасибо за бургер. Я действительно голодная. Купи мне еще воды с газом, а то я не проглочу его.

Макс исполнил просьбу сестры, бросив в автомат пару монеток.

— Тебе там через секьюрити долго проходить? Сколько у нас есть времени?

— Ну, полчаса есть, — отозвалась Алена, отпив маленький глоток из бутылки. Было видно, что ей не очень хорошо. — Жалко, что не выйти в город. Прошлый раз же шел мокрый снег. Мы с Димой так и не погуляли толком. Только зря время потратили на поезд из аэропорта.

— Зима действительно не лучшее тут время. Но летом вы в Прагу мотались, если не ошибаюсь?

— Это было два года назад. Прошлым летом мы на неделю после Питера поехали в Лондон. До Ливерпуля не добрались. Ну хоть куда-то хоть так в Европу выбираемся. Отпуска у Димки толком нет да и лететь далеко. Но не было бы у меня того Шенгена, и к тебе б не выйти было.

— Злишься, да? — Макс скомкал промасленную бумагу от бургера в шарик и начал перекидывать из ладони в ладонь. — У меня сейчас реально сезон и может все- таки мы запишем диск. Это большущий шаг вперед. И у меня девушка немка. Куда мне ее, фашистку, в Питер тащить?

Алена вскинула на него глаза. Дикие какие-то. Как в то дурацкое лето, когда она крутила со своим начальником непонятный детский роман.

— У тебя серьезно с ней? — выдала Алена глухо. — Или ради паспорта?

— Ален, вот только не надо, ладно? — Макс швырнул бумагу на столик. — Это вам, девкам, легко: замуж и свалили, и еще делать ничего не надо, мужик кормит…

— Макс, хватит ныть, не надоело? — огрызнулась Алена еще громче. — Ты понятия не имеешь, что я делаю и как живу…