— Прости, что разбудил. Ты там не заболей только. Я хочу видеть тебя на Новый год. Ведь с кем его встретишь, с тем и проведешь, верно?

— Саш, я хочу поспать, ладно?

— Обними собаку.

— Я именно это и делаю.

Алена бросила трубку и еще сильнее прикусила игрушке ухо.

Макс вернул на пол чашку с холодным чаем, который не допил с вечера, и следил взглядом за Полиной, одевающейся за открытой зеркальной створкой шкафа. Она спешила уйти, чтобы избежать продолжения неприятного разговора. Того, которым он хотел обрадовать ее после Нового года. Две недели он с превеликим трудом удерживал язык за зубами. Видимо, ангел-хранитель прищепкой сцепил ему губы — иначе бы бутылку шампанского открыли об его голову!

— Полин, если ты сейчас уйдешь молча, я переберусь к себе, — произнес он наконец довольно твердо, хотя внутри при каждом звуке лопались натянутые до предела нервы.

Полина выглянула из-за шкафа, уже в бесформенном мешке свитера. Для чего она постоянно прячет прекрасную фигуру? Или от кого? За ней не бегают толпы поклонников — их просто нет. Она одна даже в толпе коллег. Как ей удается оставаться в тени? И для чего? О такой женщине можно только мечтать! Он и мечтал, а когда она свалилась на него, как снег на голову, растерялся и, точно озябший воробушек, подбирал по крохам ее ласки.

— А ты разве перебирался сюда? — голос актрисы не выдавал никаких эмоций. — Ты просто приходил потрахаться.

Макс подтянулся на диван и сел. Полина хлопнула дверцей, и удар эхом отскочил от барабанных перепонок.

— Три метра до моего шкафа тебе мешают? Хочешь, принесу сюда чемодан? — он даже встал. — Я его до сих пор не разобрал. С прошлого года так и стоит…

Полина не двинулась с места. Он хотел смотреть ей в лицо, но огромные глаза уподобились ледяным глыбам с зимнего Финского залива. Он обжигался и скатывался взглядом к ее ногам в шерстяных носках вместо тапочек.

— И не разбирай. Все равно скоро собирать.

— Полина, мы еще с тобой ничего не решили…

— А ты со мной ничего и не решал! Ты мозгами не дорос до взрослых отношений! Макс сел и стиснул пальцами кантик дивана.

— Полин, ты меня не слышишь!

Он протянул руку, но Полина успела отступить к двери.

— Я прекрасно тебя слышу. Представь себе, даже то, что ты еще только думаешь мне сказать. Так что не напрягай напрасно связки. Хочешь вернуться в Берлин, возвращайся, но меня ты тогда больше не увидишь. Я вообще подумываю съехать отсюда. Поискать соседей поспокойнее.

Она отвернулась к двери, но он развернул ее за плечо. Лицом к лицу лица не увидать, тут поэт-хулиган прав. Да только с расстояния тоже ничего не виделось, ничего большого — были берлинские бабы, тут уж под испытующим взглядом Антона не выкрутишься, но днем он постоянно думал о Полине и возможной жизни вдвоем здесь — Антон возвращается, его ждут в Питере творческие дела, а Макс может вернуться только в пустоту. Места в группе больше нет, да и было бы, они в итоге все равно бы разбежались — музыканты народ обидчивый, как и актеры.

— Полина, там всяко лучше, чем здесь, — Выражение ее лица не изменилось, и он добавил, всплеснув руками: — Да хотя бы не так холодно зимой!

— А я не мерзну! — Вот она и закричала. Но так даже лучше. Растаяла Снежная королева! — У меня теплый свитер! Макс, — теперь она держала его за плечи и трясла. — Что ж так трудно-то напрячь хотя бы одну извилину! Она ж у тебя не пунктиром, мне так казалось.

Он выпрямился, чтобы стать выше нее.

— Ты лучше озвучить, что тебя здесь держит? Огласи весь список, пожалуйста. Только без ля ля. Мать ты уже два года не видела. Деньги тебе отец дает…

— Теперь не особо дает, — Полина убрала руки с обнаженных плеч Макса. — У него с бизнесом проблемы. Не до меня стало. Потом Новый год… Он, наверное, тоже бухает… На радостях и с горя.

Макс попытался ее обнять, как ночью — нежно, но со всей силой. И она не стала вырываться, только голову отвернула, чтобы спрятать губы.

— Но мы-то трезвые, Полин! Ну закончится долбаный январь. В феврале ж ничего не изменится. Здесь будет только хуже. Там даже мокрый снег не такой противный. А язык можно выучить. Или английским обойтись, мне хватало. Чего ты уперлась рогом? Это реальная возможность свалить отсюда.

Полина одернула свитер и стала чуть тоньше и выше.

— А я не хочу никуда валить, Макс! Я актриса. Я хочу играть в театре! Я не хочу сидеть в берлинском клубе и ждать, когда ты наиграешься.

— Вот именно, что ты актриса! — Он удвоил хватку, боясь, что она вырвется. — Будешь и там стихи читать. Там же много русских. Может, и театры даже есть, не проверял. Полина, ну разве в этом проблема?

Она толкнула его обратно к дивану. С такой силой она обычно накидывалась на него в порыве страсти. Но сейчас на подушку упал он один. Она нависла над ним темной демонессой.

— Нет, это как раз не проблема! — шипела она, склоняясь к нему, точно для укуса.

— Проблема, что ты не понимаешь, что мне нужно. Вернее, не хочешь понять. Даже не пытаешься!

И она выпрямилась, но он тут же подскочил и не дал ей отойти к двери.

— Полина, тебе нужна уверенность, что в девять вечера к тебе не подвалят пьяные отморозки. Вот что тебе надо!

— А то в твоем Берлине их, типа, нет?!

Макс громко спустил пар и выдал, тряхнув длинной челкой:

— Ну, конечно, есть. Только там есть еще и возможность избежать встречи с ними, а здесь ее нет. Эти уроды везде и на них нет управы. Потому что в форме тебя якобы охраняют такие же ушлепки. Полина, кто здесь сейчас ребенок, я или ты?

Тишина не продлилась и десяти секунд.

— Ну, допустим я! Внучке дедушки Мороза не по роли быть взрослой. Не доводи меня сейчас! У меня закончились взрослые елки, но детские остались. И я хочу дарить детям сказку!

— А я хочу подарить ее тебе! Но здесь у меня нет для этого никаких возможностей. Здесь сама знаешь, что правит бал. Может, конечно, кому-то везет, типа моей сестры, но это исключение, подтверждающее правило.

Полина вдруг шагнула в сторону и уселась на диван прямо на подушку.

— Я думала не говорить, — она смотрела в пол и теребила длинные петли свитера.

— Даня тут пытался приударить за Аленкой. Ну, слово за слово… — Полина поймала взгляд Макса и снова опустила глаза. — В общем, никакое она не исключение. Она спит со Стасом. В общем, не мое это дело… И не твое тоже, она девочка взрослая…

Макс отвернулся и сгорбился. Когда эта мысль приходила на ум ему самому, она не казалась такой чудовищной, как звучала сейчас из уст Полины. Он даже почесал руки, словно от комариных укусов, и потер ладони, будто те горели еще рукопожатием Стаса. Какое действительно дело… Противно не оттого, что она с ним спит, а от лжи, в которую сестра завернула свою работу и постель. Дура… Когда ей понадобилась его помощь с Серегой и матерью, она прибежала в слезах, а сейчас, когда у нее типа все пучком, она лжет на ровном месте. Идиотка! Он что, осуждает ее или читает нотации, как мать? Ему в общем-то ровным счетом плевать, если она понимает, что делает, а ведь явно понимает, раз накрутила такую сказку. Он разрушать ее не станет. Зачем? Но и руку помощи не протянет, когда Стас вышвырнет надоевшую игрушку. У него своя жизнь. О ней и надо думать. О нем никто не позаботится.

— Действительно плевать. Ей не шестнадцать. И нам с тобой тоже. Почему же мы, как идиоты, не можем поговорить без эмоций?

Он сел рядом. Снова плечом к плечу, но это прикосновение не разжигало сейчас ни желания, ни ум. Было очень холодно без футболки. И без понимания со стороны Полины всей безвыходности ситуации. Он нагнулся за футболкой и натянул на ледяное тело.

— Полина, съезди со мной один раз, а?

Она покачала головой.

— Отпуск у меня только летом. Я не буду отказываться ни от съемок, ни, тем более, от ролей. И я реально не хочу уезжать. Где родился, там и сгодился, как говорят…