Макс умылся, почистил зубы, но бриться не стал — экзекуций на сегодня довольно. Кровь он пустит себе завтра, а сейчас он бы с удовольствием уснул и ни о чем не думал. Завтра Макс снова хотел встретиться с Антоном. Договорились пересечься возле Никольского собора после утренней службы и пойти к Антону домой поиграть. Летний лед тронулся — Германия уже не кажется чем-то недосягаемым, но если придется ехать с Полиной в травму, а потом везти ее домой, то никакого Антона не будет. Как же его перехватить и предупредить? Непонятно, в котором часу у мужика начинается утро — они недостаточно знакомы, чтобы звонить в любое время дня и ночи, а не пойти Макс не может: личность Антон специфичная. Обидится — не простит. Может, этот Алексей Михайлович отвезет Полину сам? Быстро ее не примут, но ведь она может посидеть в очереди одна? Он только к Никольскому и сразу к ней. Тачку поймает. Только бы она не обиделась. С нее станется. Гордая, где не надо.

Макс осторожно прилег на самый край дивана. Полина не спала то ли из-за ноги, то ли из-за него.

— Я, кажется, опять с сестрой поругался. Какая-то совсем нервная она стала. Во время экзаменов и то спокойнее была, — начал Макс, чтобы не молчать.

Полина прижалась головой к его плечу.

— Мне кажется, что у нее действительно проблемы. Она влюбилась. Только орешек не по ее молочным зубкам. Понимает, что он попользуется ею и выбросит. Хочется и колется, как говорится.

Макс глядел в потолок.

— Моя сестра не влюбится. В него так уж точно. Она прагматичная особа. Даже непонятно, в кого такая уродилась. Одного боюсь, что она не понимает, что он не мальчик и хорошо умеет считать потраченные на бабу деньги. Заставит ведь отработать по полной нашу дуру. У него взгляд зверя, а он все под ягненка косит. Неужели кто-то верит, что он хороший?

— Твоя сестра, например. Она ему верит. Не верила бы, не ходила бы с ним. Но ты зря психуешь. Надо один раз ошибиться, чтоб в другой повезло.

— Она уже один раз ошиблась. А ей до сих пор не везет.

— Тогда и проблемы нет. Одним больше, одним меньше… Чего ты заводишься?

— Да потому что она мне сестра. Сколько раз повторять?

Макс отвернулся и уткнулся лицом в покатый край дивана. Одним больше, одним меньше… Так можно сказать и про нее… Одной больше… Серьезные отношения не начинаются с криков и оскорблений. А Полина и по нему, и по Аленке уже не раз проехалась… Только руки у нее удивительно нежные, но сейчас она не обняла. Не может повернуться, а обнять ее самому тоже не дело — заденешь еще ногу. Пусть лежит так до утра, а утром ясно будет, что с пальцем.

Только утром ничего не прояснилось. Макс размотал бинт — кожа сияла всеми цветами радуги, а дотронуться до пальца Полина ему не позволила. Снова пришлось вести ее в туалет и ванную, предварительно прося соседей уйти к себе в комнату. Алена свалила раньше, чем они с Полиной проснулись. Он помог Полине влезть в штаны и уселся рядом ждать приезда администратора. Надо было сказать про встречу, позвонить он не успел, но Полина выглядела такой несчастной, что Макс не решился открыть рот.

— Алексей Михайлович сказал, что будет сидеть со мной до конца, пока не узнает заключение врача, — выдала Полина, оторвав глаза от пейджера.

Макс ухватился за соломинку.

— Слушай, может мне тогда не надо идти? Я буду только мешать вам.

Полина вперила в него взгляд, от которого его передернуло, и Макс поспешил протараторить:

— Но если я тебе нужен, ты скажи… Я, конечно, пойду.

— Нет, не нужен, — покачала головой Полина. — Мы справимся. Он все равно отвезет меня домой, и я вряд ли куда-то выйду. А вы репетируете сегодня или только играете?

— Вообще-то репетируем, — схватил Макс вторую соломинку, чувствуя, что теперь более-менее держится на плаву. — Но я могу сказать парням, что не приду. Полина, если я нужен…

— Я же сказала, что не нужен! — уже огрызнулась она, но Макс ничего не ответил. Полина держала ногу навесу, ей было больно.

Администратор, невысокий, но хорошо сбитый мужик, хотел снова отнести Полину вниз, но Макс решил сделать это сам, хотя коленки дрожали от страха оступиться. Машина осталась на улице — но во дворе Макс стал чувствовать себя уверенней, хотя продолжал смотреть под ноги.

— Я сейчас отодвину кресло по-максимуму, — сказал Алексей Михайлович, хотя в «восьмерке» это не шибко-то помогало, но Полина сумела поставить ногу на коврик.

— Я зайду перед концертом домой, — пообещал Макс и захлопнул дверь жигулей.

Ложь жгла изнутри. Почему все наложилось друг на друга — этот Станислав, Аленкина дурь, нога Полины, непонятные дела с Антоном… Воскресный день не воскресит, а угробит его. И свечка за здравие не поможет. Только за упокой. Упокой надежд на спокойную жизнь.

Алена повесила трубку и шарахнула по телефону-автомату кулаком с такой силой, словно хотела выбить жетон. Матери лучше не звонить — перевернет все слова, извратит все факты, наведет такую панику, что хоть ищи саван и ползи на кладбище. Нет, ее более чем устраивают джинсы и футболка под плащом. Не устраивает только то, что пришлось надеть под джинсы и футболку, но не одалживать же у Полины еще и нижнее белье. О нем следовало позаботиться заранее, но хорошая мысля приходит, как водится, опосля.

Хотя одна здравая мысль посетила ее вовремя, запретив звонить матери из дома. Макс дрыхнет, как сурок, но у остальных есть уши, как локаторы. Пусть пребывают в неведении для своего же блага — меньше ссор. Алена решила, что вообще больше никому ничего не скажет. С этой минуты все ее действия — это ее собственные действия, даже если они идут вразрез с чьими-то желаниями и ожиданиями. Даже если этот кто-то сам Станислав Витальевич. Она согласна с его тактикой — делать только то, что хочется. Вот так и будет, если вообще будет. Она не сделает первый шаг, но и шага назад от нее не дождутся. Она взрослая и имеет полное право на личную жизнь — даже если она вот такая, на пять минут, оторванных от бизнеса.

Алена проснулась с этой мыслью, и та не развеялась во время пробежки до метро. А разговор с матерью только утвердил ее в правильности решения. Они из другого мира, из деревни и коммунальных квартир — они не могут и не хотят видеть дальше собственного носа. Жизнь вот такая, какая она есть. И она не так уж и плоха. Намного лучше того, что было у нее до кофе с пенкой. Теперь, когда Стас ее поцелует, она ответит на поцелуй значительно лучше, хотя опыт у нее никакой. Серега даже близко не поцеловал ее так за целых два года редких, но все же полноценных встреч, как Станислав Витальевич умудрился сделать это за каких-то шестьдесят секунд.

В ожидании встречи сердце упругим мячиком прыгало со ступеньки на ступеньку подземного перехода. Дедушка Ленин обозревал просторы города, но никому не грозил пальцем. А если бы и грозил, то кроме бешено-стучащего сердца она никого сейчас не слушала. Стас, как вчера в джинсах и ветровке, стоял у подножия памятника, непрестанно крутя что-то в руках, в которых принцесса, затаившаяся в дальнем уголке сердца, мечтала б увидеть букет. Мечтать не вредно — Стас не тратит драгоценные секунды на общепринятые формальности, как не тратит и деньги на ненужные вещи. И вообще принцессе совестно вздыхать по цветам после такого количества подарков, которые она от него получила. Но она бы с удовольствием заменила цветы на поцелуй. Большой. Ну, прямо большущий… Но не получила ничего.

Стас заметил ее приближение и встретил протянутой заколкой — кожаный цветок с бисером и тиснеными листочками.

— Ты рвешь резинкой волосы. Это должно быть лучше. Хотя бы на сегодня. В переходе это было самое приличное.

Она не протянула руки. Даже не поздоровался — сразу перешел к делу. Что у нее в голове, его вообще не волнует. Главное, чтобы она не распускала волосы — расслабляться, детка, будешь с другими, не с ним. Это хуже пощечины. Много хуже. Хорошо, что она без косметики — не красилась, чтобы не возбудить в матери лишних подозрений, а пригодилось для сердечного приветствия. Станислав Витальевич в своем репертуаре. Он вернулся во взрослую жизнь, и можно с чистой совестью и тяжелым сердцем забыть о поцелуе «его младшего брата». Вот как все просто, а она врала Максу и убивалась над нижним бельем, которое ни своим присутствием, ни своим отсутствием не заинтересует Станислава Витальевича.