Он схватил свою футболку и принялся растирать Алене спину.

— А что ты наденешь?! — почти вскрикнула она.

— Об этом мы потом подумаем, ладно?

С его волос по носу к ней на живот скатилась очередная капля, но Алена не решилась откинуть назад мокрую челку. Их глаза опять встретились.

— Ну, так теплее? — Алена кивнула. — У мальчиков в любом возрасте идиотские желания, верно? Но хорошие мальчики все-таки не тянут за собой девочек. Ну, простила дурака?

Она кивнула.

— Я отвернусь, а ты сними мокрое. Можешь вместо джинсов сделать из моей куртки юбку. Идет.

Алена опять кивнула, но все же постаралась влезть в джинсы — не хватало припереться домой с голыми ногами. И тактам небось пахнет валерьянкой.

— Твоя очередь, — позвала Алена, неимоверной силой воли заставляя себя смотреть ему только в затылок.

— Угу, — обернулся Стас и протянул руку за мокрым бельем, которое закапало и так влажные джинсы. — Дай выжму нормально.

Алена забрала у него из рук синий жгут и уставилась на реку, безучастно черневшую перед ними.

— Обуваться будешь? — послышалось за ее спиной через некоторое время.

Она взглянула на грязные коричневатые ноги и мотнула головой, так и оставшись к нему спиной.

— И правильно.

Он накинул ей на плечи ее сухую куртку, а свою перекинул через руку. Алена наконец обернулась. Футболка хоть выжимай, да и с волос уже прилично натекло за шиворот. В руках обе пары кроссовок с торчащими из них носками. Он все собрал.

— Пошли домой греться.

Алена постаралась незаметно сглотнуть набежавшие слюни и сделала шаг. Телефон, лежащий теперь в кармане куртки, больно ударил ее по бедру.

— Пойдем.

На мосту пришлось постоять, пропуская машины. Вечер уже начался.

— Стас, а можно не ждать ночи, а?

— Понял. Скажу, что неотложные дела.

— Спасибо.

— Надеюсь, я не сделал только хуже своим приездом. Говорил же, что я полный профан в межличностных отношениях. Но зато покупался. Спасибо, фея, за исполнение желаний.

Он нагнулся и оставил на щеке легкий поцелуй. Почти невесомый, но Алена успела зажмуриться, а когда открыла глаза, то увидела на другой стороне дороги Лидку и Таньку. Голова похолодела еще сильнее и даже закружилась, и Алена вцепилась во все еще холодный локоть Стаса. Он тут же переложил ее кроссовки в другую руку и, скользнув под куртку, прошелся по спине пальцами, как массажером. Алена чуть не вскрикнула от боли.

— Бедная, ты совсем ледяная. Без горячего чая никуда не поедем. Давно я таким дураком не был…

Он не убрал руки и подтолкнул ее к асфальту. Можно было перебежать. Что они и сделали, а девчонки остались на месте дожидаться их приближения. Пришлось поздороваться. Не покраснеть удалось лишь из-за холода. Алена сильнее сжала в руке мокрые трусы, когда представляла Стаса. Она сказала только имя, и тот только кивнул. Бывшие одноклассницы не спускали с него глаз — жаль часы он не вернул на руку. Оценить, кроме босых ног, было нечего.

— Ну ладно… Мы пойдем. А то замерзли, — пробубнила Алена, отворачиваясь от бывших подружек.

Рука Стаса скользнула ниже, на бедро, и замерла там в собственническом жесте. Алена с трудом передвигала ногами, а Стас и не подгонял, только с каждым шагом все больше и больше сокращал между ними мизерный зазор, пока их бедра не впечатались друг в друга, как в ледяной реке. Стас склонился к ее лицу и провел по щеке носом.

— Я все правильно сделал? Этого ты от меня ждала?

У Алены совсем перехватило дыхание. Когда ждала? На берегу реки? Или на обочине дороги?

— Они больше не смотрят, — сообщил Стас, бросив взгляд назад. — Хотя я не совсем уверен, что это работает в женском коллективе. Но вдруг…

И он отпустил ее и пошел дальше на пионерском расстоянии. Вот так, поиграли… Ему в театре надо работать, а не в торговле! Ну да ладно… Пусть эти дуры пооблизываются. Не так будет обидно сознавать, что с его стороны это всего лишь игра. Три желания исполнены. По канонам сказки четвертого не бывает.

Макс пытался не думать о Полине, убеждая себя, что на чаше весов их отношений возможность выдвинуться, как музыканту, перевешивает просиживание штанов в больнице. Однако на душе было неспокойно, и он попросил в кофейне, куда они зашли с Антоном обсудить планы, телефон, чтобы отправить Полине сообщение на пейджер. Хотелось написать что-нибудь романтичное, но в голову, как назло, лезли одни банальности, и Макс попросил оператора передать простое «Береги ногу. У меня для тебя сюрприз».

Сюрприз был собственно для него — Антон без лишней словесной волокиты велел оформлять загранпаспорт и получать визу. Однако радость портила его саркастическая улыбка, сдобренная фразой: «Чтобы снять с тебя розовые очки, пока еще не слишком поздно».

По поверхности кофе плавал островок пломбира — Макс ругал себя за выбор: взять черный кофе и купить у тетке на улице вафельный стаканчик вышло бы дешевле и вкуснее, но пришлось на пару с Антоном играть в аристократа. Правда, у того выходило куда естественней. Он выглядел по-модному развязно даже без банданы, которую из-за церковной службы оставил дома или до сих пор держал в кармане. Антон исподлобья оглядывал публику, и Макс надеялся, что пианист воздержится от комментария. Любого. Ничего хорошего о людях тот обычно не думал. Впрочем, как и о собственной музыке. Не говоря уже про игру своего почти что протеже. Ложка от напряжения, сковавшего все тело Макса, дрожала, выстукивая по краю чашки нервный ритм.

— Слушай, парень, а у тебя в детстве были какие-нибудь увлечения? Ну, типа футбола?

Макс молчал — увлечений не было, потому что не было улицы. И правильно — сестренку выпустили, и та сразу наломала дров с Серегой.

— Я вырос в деревне, — ответил Макс уклончиво.

Антон сузил светлые глаза — истинный ариец, черт бы его побрал, думалось в тот момент Максу. Его в Берлине обязаны принимать за своего. Характер точно заточен под них — плюет на всех с высокой башни.

— Так и я не из столицы буду. Только у меня папа военный — посадил за пианино и сказал не вставать. От окна далеко, даже не посмотришь, как другие мяч гоняют. А ты чего гитарку не выкинул? Папки-то давно нет. Чего нормальную профессию не выбрал? — Антон расставил локти и подался к Максу через весь стол. — Только не говори про любовь к музыке. Любви вообще не существует.

Макс даже отпрянул, испугавшись, что собеседник сгребет его в охапку. Антон усмехнулся в ожидании ответа, отхлебнул кофе, со звоном вернул чашку на блюдце и шумно откинулся на спинку стула. В расстегнутой черной косухе просматривалась черная футболка, на которую так и просилась свастика.

— Я люблю играть, — сказал Макс, вцепившись в чашку, как утопающий в соломинку.

Антон усмехнулся на этот раз одними губами.

— Ну, и отцовские связи помогли устроиться…

— Куда устроиться? — Антон говорил тихо, но от его слов дрожали барабанные перепонки. — В жизни ты с гитарой не устроишься. Бросай все это нафиг и научись что-то делать руками или мозгами — что там у тебя лучше работает…

Макс сжался и оставил чашку в покое. Мороженое почти растаяло, и чернота кофе окончательно пропала. Пить его вовсе расхотелось.

— Но ты-то как-то живешь с музыки…

Антон не дал ему времени придать фразе вопросительную интонацию. Он грубо перебил:

— А я просто ничего другого делать не умею. Меня заставляли долбить клавиши и я их додолбил. Кому-то даже нравится моя музыка. Некоторые говорят, мы твои поклонники… Слышишь, как звучит, — Антон театрально ткнул пальцем в потолок.

— Поклонники… На кой-они сдались мне, эти поклонники… Когда среди ночи тебе звонит дирижер Гранд Опера с вопросом — это одно… А поклонники… Я даже диск не продаю, так берите, даже автограф поставлю… Если б я устроился, то не играл бы этим уродам по кабакам. Что здесь, что там… Макс, — Антон снова перегнулся через стол. Светлая реденькая челка упала ему на лоб, прямо на глаза. — Бросай ты это, слышишь? Мы не жиды, не нигеры, не черные… Мы с тобой даже не пидоры! Мы никому не интересны.