— Не понял. Вчера ночью ты пела другую песню. Мир перевернулся за двенадцать часов? Да, я тупой, согласен. А ты дура, согласна? Знаешь, в моем понимании в категорию нормальных мужиков он не вписывается. Конечно, никакого. Давай тогда закончим все товарно-денежные отношения, раз ты взрослая девочка и можешь сама решать, с кем тебе спать. Я не хочу этих разговоров, поняла? Хорошо. Позвони тогда Саше. Скажи ему все, что ты сказала мне, и посмотрим, что он тебе ответит, ладушки? А причем тут личное мнение, красотка? Я сказал, что сейчас никого не отпускаю в отпуск даже за свой счет. Только в бессрочный. А если отбросить сантименты, то ты вообще мне не нужна. Я лучше вторую Катю найду. У нее выработка в три раза больше твоей. Да, да… Я скажу тебе почему. Потому что девочке нужны деньги. А у тебя есть я, кого можно подоить при необходимости. И у тебя еще хватает наглости тыкать мне. Ты готова содержать себя сама? Отлично. Тогда завтра первым делом я подготовлю приказ о твоем увольнении. И катись в свою Германию… Согласна? Чего молчишь? Да, я заочно так решил. И ты меня не переубедишь. Я копейки тебе не дам, поняла? Я не знаю, как ты себя будешь чувствовать, и знать не хочу. Зато знаю, как буду себя чувствовать я, если стану спонсировать твою дурь, — Стас прикрыл глаза и два раза стукнул корпусом телефона по столу. — Идиотка!

Все сидели молча и неподвижно. Стас сунул телефон Алене:

— Дашь, если только Сашка будет звонить. Иначе я разобью его к чертям собачьим.

Алена сжала телефон в руке и с опаской уставилась в лицо Стаса, по шее которого разошлись красные пятна.

— Давай прогуляемся. Мне нужно остыть.

Алена судорожно собрала карточки и сказала, не глядя на Стаса:

— Катя тоже хочет в отпуск. Она просила Марину с тобой поговорить.

Он остался неподвижен.

— Пусть катятся обе. Вместе с Эльвирой. Никаких больше баб в офисе. С мужиками мне легче. О, господи, — он спрятал голову в ладони. — Она доведет мать. А крайний всегда я… Извините, — он взглянул на хозяек. — Я должен был выйти.

— Ничего, — отчеканила мать. — Мы не слушали. Это нас не касается.

Алена спрятала телефон в задний карман джинсов и взглянула на мать:

— Он просто очень хороший брат.

Пусть завернут фантазию в старую советскую газету и выкинут в мусорку! Как недавно сделала она сама!

На улице Алена без спросу взяла Стаса под руку, и он туг же погладил ее пальцы свободной рукой.

— Ленка, извини меня. Я потерялся. Я не знаю, что делать. Я не верю в их любовь. Мне кажется, она вцепилась в него из-за Германии. У него там проклюнулась работа, и он зовет ее с собой. Непонятно на каких условиях… Да и не в этом дело. Штамп ничего не меняет. Просто… Я не хочу, чтобы она уезжала. Я ничем не смогу помочь ей на расстоянии. Ну и да, я боюсь, что они разбегутся, и она будет плакать… И я себя съем за то, что отпустил ее сейчас… Лен, что мне делать?

Она не знала, что сказать. Это разговор не о погоде. И пересказывать разговор Марины с Катей не хотелось. Он только убедит Стаса в его опасениях. Она не должна вмешиваться. Не должна.

— Я не знаю.

— Как вы, женщины, любите это «я не знаю», а когда мы что-то решаем за вас, вы говорите, что мы деспоты.

— Стас, пусть Саша решит.

— Не будет он ничего решать про мою сестру. Не будет. И мать не будет, что самое ужасное. А отец… Он после инсульта так и не оправился. Ест, конечно, уже сам, но в остальном… Я один их тащу и всегда один во всем виноват. Я устал. Я думал, что Марина выросла и будет мне помогать, но нет. Она хочет сбежать. Мать свихнется с отцом и бабкой. Но я не могу требовать жертв от Марины. Если она так решила, то я, наверное, должен принять и помочь… Но в душе у меня все переворачивается. Я не хочу, чтобы Марине было плохо. И я не доверяю этому Вячеславу. Вот не лежит у меня к нему душа. Не могу объяснить даже, почему… Но я и не хочу быть козлом в глазах сестры. Все, Ленка, — Стас остановился и сжал обе ее руки. — Больше ни слова о Маринке. Что хочешь делать?

Она смотрела ему в глаза, не вырывая рук, которые успели уже и похолодеть, и вспотеть в его тисках.

— А что хочешь ты?

— Я… — По лицу Стаса скользнула тень прежней доброй улыбки. — Молока. Здесь есть где-нибудь парное молоко?

Алена улыбнулась:

— Парного сейчас нет, но молоко я тебе достану. Коровье или козье, какое хочешь?

— Козье не хочу. Оно воняет.

— Ничего оно не воняет. Если козу в чистоте содержат. Значит, коровье? Пошли.

Она потащила его к мосту. Мимо пляжа, на котором и в холод был народ. Жарили шашлыки. Из динамика «Нивы», почти что протаранившей дерево у самого берега, неслось: «Если б море было пивом, я б дельфином стал красивым, если б было море водки…» Дачники порой тупее деревенских… В город пока никто не собирался, потому дорогу они не перебежали, а спокойно перешли, по-прежнему держа друг друга за руки. Алена крепко сжимала его пальцы на случай, если Стас захочет отпустить ее — ей плевать, если их увидят вместе. Плевать…

— Мне тебя здесь подождать? — спросил Стас, когда они подошли к калитке старого дома с белыми резными ставнями.

Над головой шумела береза, а в голове бушевали шальные мысли и барабаны сердца. Да пускай их увидит вместе всякий и каждый. На зло матери!

— Пойдем вместе. Баба Тома не кусается.

Они прошли мимо полной дождевой воды ржавой бочки к дому, давно требующему покраски. Впереди за огромным парником колыхалось на ветерке картофельное поле. Дверь на крыльцо была открыта и стонала на ветру, зацепленная за гвоздь старой тряпочкой. Алена поднялась по трем скрипящим ступенькам на крыльцо, где на лавке стояли прикрытые белой тряпочкой литровые бутылки с молоком. Алена постучалась. Никто не ответил.

— Посмотри, есть ли кто-то за домом.

Стас ушел, и дверь почти сразу открылась. Поздоровавшись со старушкой, Алена спросила про молоко.

— Дайте нам хоть чашечку, — взмолилась она, когда баба Тома сообщила, что если только с вечернего удоя. Надо ждать.

— Ты с братом, что ли?

— Нет, не с братом.

Стас остановился в отдалении, чтобы не привлекать внимания, потому старушка даже вышла на крыльцо из любопытства, а потом вынесла им две чашки. Алена поблагодарила и предложила Стасу сесть на скамейку под яблоней, ветви которой согнулись под тяжестью плодов.

— Лен, сколько надо заплатить? — спросил Стас шепотом, не склоняясь к ее лицу. Реденькая занавеска на окне дергалась — за ними шпионили.

— Пей спокойно. Не за все платится рублями. Иногда достаточно сказать спасибо и улыбнуться.

Стас усмехнулся и сделал еще глоток. Вокруг рта уже нарисовались усы, но он не думал пока их стирать, а у Алены чесались руки дотронуться до молочных разводов, но он опередил ее с таким же желанием, но быстро отдернул от ее лица руку, вспомнив о шпионке в косынке.

— Я первый раз пью настоящее молоко. Спасибо. Теперь понимаю, как мужики раньше пахали после крынки молока и краюхи хлеба. Я перебрал — сейчас бы лечь в траву и не вставать часа два.

— Это твое второе желание? — спросила Алена, протягивая руку за пустой чашкой.

— А что? — их пальцы встретились на ручке. — Сегодня день исполнения желаний?

От его пристального взгляда Алена часто заморгала и молила голос не предавать ее в такой важный момент:

— Да, а почему бы и нет?

Стас разжал пальцы, и Алена едва не выронила вторую чашку.

— Тогда это мое второе желание.

Сердце Алены бешено забилось — значит, будет и третье. Она повесила обе чашки на один палец и коснулась молочного уголка его губ — Стас не дернулся, и она вытерла ему рот тыльной стороной ладони, молясь, чтобы он коснулся ее языком, но он ни единым жестом не выдал желания ее поцеловать. Теперь бы унять дрожь в ногах и подняться на крыльцо, не оступившись. Баба Тома на стук не вышла. Пришлось оставить чашки подле приготовленных для дачников банок.

— Там есть поле с нескошенной травой, — махнула она рукой через дорогу, чтобы увести его подальше от конюшни и плохих воспоминаний.