Ощущая себя настоящей преступницей, я отдернула руку, возможно, чересчур поспешно. Все в немом изумлении уставились на меня, классная дама аж рот приоткрыла, довольно неприлично, а я, впервые оказавшись в ситуации необходимости выбора между долгом и своими желаниями и чувствами, растерявшись и осознавая, что начинаю паниковать, постаралась хотя бы как-то оттянуть принятие решения:
— Я очень благодарна за ту честь, которую оказывает мне Квентин. Но все это явилось для меня полнейшей неожиданностью. Я никогда прежде не думала о нем, как о своем будущем муже. Поэтому я прошу дать мне немного времени, чтобы я могла спокойно обдумать столь важный и ответственный шаг, — пролепетала я, стараясь, чтобы мой голос не выдал моего истинного отношения к происходящему.
— Позволь, дорогая, о чем тут думать? — возмущенно нахмурился опекун. — Кажется, я объяснил тебе, что это воля твоего отца, он подумал об этом за тебя, и ты должна быть искренне ему благодарна. Вопрос этот давно решен. Квентин лишь из уважения к тебе выразил желание поставить тебя в известность лично.
Но тут в разговор вмешался кузен:
— Господа, позвольте мне на правах духовника поговорить с Мэри наедине.
Аластеры, все еще недовольно хмурясь, попрощались, и мы с падре Джиэнпэоло прошли в часовню. Как только за нами закрылась дверь, благостное выражение лица кузена сменилось жестким, даже грозным и, сурово сдвинув брови, он начал резко меня отчитывать:
— Что это еще за новости, Мэри-Нэлл?! — раздраженно воскликнул он. — Как ты посмела так позорить нашу семью?! Неужели ты не понимаешь, что твое согласие — это пустая формальность? Мистер Аластер мог вообще тебя ни о чем не спрашивать. Как твой опекун, он имел право принять решение за тебя, известив лишь о дне свадьбы. Тебе действительно была оказана честь, а ты лишь продемонстрировала, что обучение в пансионе так и не сделало из тебя истинную леди и не научило христианскому смирению. Я очень сожалею, что в свое время не настоял на монастырской школе, а теперь лишь остается надеяться, что хотя бы Квентин сумеет поставить тебя на место. Благо, он достойный сын своего отца, и не позволит капризной девчонке своевольничать. Твоя благочестивая мать сгорела бы со стыда, видя какой ты выросла, а отец, наверняка, не знает покоя в могиле, наблюдая за тем, как ты топчешь его решение своим неуважением.
Чувствуя себя буквально придавленной к земле надвигающейся реальностью, тем не менее, я все-таки осмелилась задать вопрос:
— Но, падре, как же это может быть формальностью? Ведь, если я у алтаря ответила бы Квентину «нет», разве Вы могли бы нас обвенчать?
Кажется, эти слова показались кузену просто кощунственными. Зло сверкнув глазами, он, тем не менее, постарался скрыть свой гнев под маской иронии:
— В таком случае, дорогая сестра, тебе потребовалась бы очень веская причина для отказа, — ехидно произнес он, заведомо уверенный, что никаких причин у меня в принципе быть не может, тем не менее, выжидающе уставившись на меня, ожидая моих аргументов.
Сердце частыми и сильными толчками гнало кровь по сосудам так, что мне казалось, что я даже слышу его стук, к лицу приливал жар. В наступившей тишине я негромко ответила:
— У меня есть такая причина, я не люблю Квентина, — мои слова прозвучали почти жалобно.
Джиэнпэоло презрительно рассмеялся:
— Ты действительно еще глупая девчонка, раз так рассуждаешь. Что ты вообще можешь знать о супружеской любви? Разве ты забыла, что устами наших родителей с нами говорит Господь? Твой отец, который смотрит сейчас на тебя с небес, позаботился о тебе, и со временем ты обязательно полюбишь своего мужа, и станешь возносить хвалу Всевышнему, даровавшему тебе это счастье. Это долг женщины, перед Богом и обществом. В противном случае, Мэри, тебя ждет монастырь. Об этом, будь уверена, я позабочусь, чтобы хоть как-то смыть позор с нашей семьи.
Я растерянно молчала, не в силах разрешить внутренние противоречия. Ведь я даже не могла назвать имени Марко, не имея от него официального предложения. Те его слова, очевидно, не предназначались для посторонних ушей. Да и сомневаюсь, что для падре это могло иметь какое-то значение.
— В общем, так, дорогая кузина, — тоном, не терпящим возражений, подвел Джиэнпэоло итог. — Я сообщу мистеру Аластеру и Квентину, что ты безусловно согласна на этот брак и приносишь им свои извинения за непочтительное поведение. Через неделю я приеду за тобой и отвезу домой, где ты еще раз сама это согласие подтвердишь во время официальной помолвки, а также примешь участие в подготовке к свадьбе. Твой покойный отец дал слово твоему опекуну, и ты не посмеешь его нарушить! — гремел в моих ушах голос Джиэнпэоло.
Когда падре, наконец, уехал, больше всего на свете я мечтала о том, как бы остаться одной, чтобы дать волю душившим меня слезам. Но наша классная дама затребовала меня к себе для воспитательной беседы. Вначале мне пришлось и от нее выслушать гневную речь о дерзости и непослушании, всеми силами сдерживая рвущиеся изнутри чувства.
— Мисс Санторо, Вы эгоистка и не цените своего счастья, более того, Вы позорите наш пансион! — кипятилась менторша. — Вам выбран в мужья отнюдь не дряхлый старец, как это иногда случается, а молодой состоятельный мужчина. Он умен, образован, мало того, будучи единственным наследником своего отца, является, пожалуй, самым завидным женихом, о котором можно только мечтать!
«Все это, конечно, так, — думала я, пока она эмоционально расписывала мне мои многочисленные, открывшиеся для взглядов людей грехи, как непочтительность, непослушание, отсутствие стыда и боязни кары Господней — совершенно неприемлемые для леди качества. — Также она, в противовес мне, перечисляла неоспоримые достоинства моего суженого. Только, что мне с этого? Дело же вовсе не в нем. Хотя с детских лет у меня остались о нем не самые лучшие воспоминания, окажись мое сердце свободным, я и не подумала бы сопротивляться».
Когда классная дама немного остыла, то сообщила, что обязана вместо матери подготовить меня к той стороне супружеской жизни, о которой до поры до времени юным девушкам знать не полагается. Затем последовало длительное вступление об особенных мужских потребностях, которых у женщин не существует и о том, что мы созданы для того, чтобы эти потребности удовлетворять.
— Запомните, мисс Санторо, — твердила она мне, — Вы обязаны беспрекословно выполнять все, что может пожелать Ваш супруг. Я сейчас не буду вдаваться в подробности, потому что Вы должны достаться ему невинной не только телом, но и душой, лишенной грешных мыслей. Ваш муж сам обучит Вас всему, что сочтет нужным. Вам же полагается, без промедления и со всей причитающейся обходительностью исполнять его волю.
«Господи, ну о чем еще она сейчас говорит?!», — я с огромным трудом сохраняла на лице выражение вежливой заинтересованности, перестав вообще что-либо понимать, думая лишь о том, что никогда больше не увижу Марко, а мадам продолжала поучать:
— Первая брачная ночь обычно связана для девушки со стыдом, страхом и болью, но со временем Вы научитесь получать от супружеских обязанностей и определенное удовольствие. Тем не менее, Вы в любом случае должны сохранять достоинство. Воздержаться от криков, стонов и жалоб вначале, а также и в дальнейшем держаться скромно, не позволять себе никаких вольностей и непристойных телодвижений. Если же Вы испытаете приятное чувство от действий Вашего мужа, Вам также надлежит проявить сдержанность, лишь вежливо поблагодарить его.
Сквозь нарастающий звон в ушах я уже почти не различала ее слов. Кажется, в кабинете слишком жарко натоплено, а возможно причиной явились мои невыплаканные слезы, не дававшие вздохнуть, но перед глазами вдруг все почернело, и я погрузилась в спасительное небытие.
Очнулась я от резкого запаха нашатыря под ворчание доктора Годтфри о том, как глупые девицы чрезмерно затягивают корсеты, и мне наконец позволили удалиться в спальню, где я смогла дать волю чувствам, пока остальные девушки находились на занятиях. Когда они вернулись, я уже успела выплакаться. Как я и ожидала, никто из подруг меня не понял и не поддержал, даже Энни. Но ведь ни одна и не знала подлинных причин моих сомнений.
