Тайна странной прелестницы буквально сводила с ума, лишая привычного покоя и уверенности. Исходя из обрывков беседы, я понял, что у вампирши в планах на следующий день оформление квартиры в Латинском квартале, после чего она собиралась в дорогу, оставляя подругу в Париже. Прекрасно, мне это на руку. Не думаю, что позволил бы девушке уехать, не пролив свет на ее загадочную персону. Судя по прогнозу в вечерней газете, пятого июня день предстоит дождливым и пасмурным, что импонировало и мне, а также, надеюсь, поспособствует отъезду Мари, которая теперь представлялась препятствием на пути к задуманному.

Пока время позволяло, я предпочел поспать, чтобы не мучиться от неизвестности. Когда проснулся после полудня, отец сказал, что звонил Пьетри, сообщить, что на мое имя посыльный доставил банковский чек, подписанный мисс Санторо.

С облегчением убедившись, что все идет без сбоев и сюрпризов, и даже предсказание синоптиков, на удивление, оказалось точным, я отправился к нотариусам округа Пантеон, благо, все они мне известны по роду деятельности. Вскоре я стал обладателем заветного адреса квартиры, приобретенной сегодня Энджэль Лореттиан. Я докопаюсь до сути, чем бы ни обернулись грядущие события. Предстояло подготовиться к вечеру встречи, и очень скоро зудящее патологическое любопытство будет наконец удовлетворено.

Уже следующим вечером мы прощались на вокзале у отправляющегося в Гавр поезда. Погода соответствовала подавленному состоянию. С утра моросил мелкий, не по-летнему холодный дождь, тяжелые мрачные тучи повисли над недавно искрящимся весельем городом.

— Соблюдай осторожность, Эль. Я знаю, ты можешь за себя постоять, но мне будет спокойнее, если пообещаешь, что не наделаешь глупостей, — не переставала повторять Мэри, обнимая меня в последний раз, так как дали второй свисток, и локомотив, пуская клубы дыма, готовился тронуться в путь. — Но и не погребай себя под учебниками, не забывай развлекаться. Здесь столько интересного, почаще отдыхай, помни, что за пределами комнаты бурлит кипящая радостью и удовольствиями жизнь.

— Я подожду тебя, — сквозь слезы улыбалась я подруге. — Развлечемся, когда вернешься. Береги себя.

Мне пришлось выпустить ее руку, ведь контролер призывал отправляющихся поторопиться. Вскочив на подножку вагона, девушка долго махала на прощание. Несмотря на то, что у меня тряслись губы, я улыбнулась в ответ.

Издав звучный гудок, поезд исчез в дождевой дымке, оставив меня на перроне. И хотя вокруг было множество таких же провожающих, кажется, никогда прежде я не ощущала столь гнетущего одиночества.

Медленно, не обращая внимания на колючие капли дождя, впивающиеся в шею, понуро опустив голову, я побрела ко входу станции метро. И почему я раньше не замечала, как много здесь оставшихся после войны калек, пытающихся торговать сигаретами и всякой мелочью, и старушек, просящих милостыню у стен вокзала, сидящих прямо на мокром бордюре? Казавшаяся ранее мелодичной и приятной французская речь сейчас враждебно и чуждо резала слух. Метрополитен выглядел безликим и скучным, а полутемные вестибюли и платформы, выложенные белым кафелем, создавали жутковатые отталкивающие ассоциации. Придется привыкать, праздник кончился, наступили суровые будни.

Выбравшись на поверхность на станции Сен-Мишель, я опять умудрилась заблудиться. Этой дорогой ходить еще не доводилось, что усугубило уныние. В результате, домой я попала затемно, промокшая и замерзшая, бесконечно несчастная, подавленная неожиданным поворотом событий. На душе было также пусто, как в квартире, то и дело наворачивались слезы, а к горлу подкатывал ком.

Ополоснувшись и переодевшись, зная, что завтра будет мучить совесть за потерянное время, а строгий профессор останется крайне недовольным итогами самоподготовки, я, отчетливо понимая безнадежность попытки, устроилась с учебником на диване. Как и ожидалось, французский язык не собирался сегодня облегчать мое состояние. Слова путались, перевод не запоминался, ударения не выговаривались так как надо, а произношение коробило даже мой американский слух.

Отчаявшись хоть как-то отвлечься от тягостных дум, я почти собралась безудержно разрыдаться, когда мои планы нарушил резкий звонок в дверь. Я вздрогнула, екнувшее сердце на миг решило, что это вернулась Мэри. Глупо, конечно, но я без раздумий бросилась открывать. На пороге стоял мужчина в плаще и с тростью. Длинная черная челка, спадающая на глаза, блестела от капель дождя. Я замерла, ошарашенно глядя на незнакомца.

— Добрый вечер, мадемуазель, — галантно поклонился он, приложив руку к груди. — Прошу великодушно простить за столь поздний и нежданный визит, что, разумеется, говорит о моих отвратительных манерах. Но, преисполненный раскаяния за дерзость, все же спрошу — не соблаговолите ли пригласить промокшего странника в дом?

Завороженная, пригвожденная к месту его бесконечным как космос взглядом, совершенно лишенная способности соображать, я смотрела на ночного гостя, распахнув глаза. И лишь тронувшая его губы легкая лукавая улыбка вернула меня в реальность.

— Извините, месье, — поспешила я исправить оплошность. — Прошу, проходите.

Удивленно изогнутая бровь, аккуратный неторопливый шаг, и мужчина оказался в прихожей.

— Благодарю, милая Энджэль, — мягко произнес он, отчего-то нахмурившись. — Но неужели подруга не предупреждала тебя остерегаться приглашать в квартиру незваных незнакомцев?

Свернув с улицы Эколь на узкую старинную Шампольон, я с трудом нашел место, чтобы припарковаться, не создавая помехи движению. Старый город, черепичные крыши противоположных домов почти соприкасаются. Стоило оставить автомобиль на бульваре, развернуться тут нереально, а еще и проезд, возможно, кто-нибудь перекроет.

Нужный мне второй этаж, по сути, являлся третьим; внизу располагался небольшой магазин. Окна квартиры освещены, дверь на маленький кованый балкон приоткрыта, но разговоров не слышно, значит, девушка одна. Я на месте, но до сих пор не имел даже примерного плана действий. Более того, теперь визит казался ошибочным и неуместным. Являться в гости без приглашения, без предупреждения, не будучи представленным — серьезное нарушение этикета. Сомнения и нерешительность выводили из равновесия, я начинал закипать, злясь на себя, понимая, однако, что не уберусь восвояси, пока не получу ответы.

Еще дома, в просторной гардеробной, подбирая костюм, я поймал себя на мысли, что никогда прежде так тщательно не готовился к выходу и настолько не стремился к созданию идеального образа. Словно барышня, я провел немало времени у большого зеркала. Прокрутил множество вариантов, как заинтересовать Энджэль и войти в доверие, и ни один не принял. В чем же дело? Я вновь попытался проанализировать чувства. «Может, я сражен ее красотой и потерял разум? — пришла в голову бредовая мысль. — Девушка очень хороша, изящна, нежные черты, особенно привлекательны глаза и великолепные каштаново-рыжие волосы. Но, она кажется слишком хрупкой, совсем юной, не достигшей цвета зрелости. Абсолютно не мой тип, скорее, даже противоположность моим предпочтениям. Нет, здесь я, определенно, не в поиске удовольствий».

Но что же тогда снедает меня? Неужели любопытство столь велико, что заставляет так волноваться? И куда делись мои дипломатические и аналитические способности, позволяющие из любых положений находить выходы, строить планы и успешно воплощать их?

Сколько уже можно стоять у подъезда, да еще в такую погоду? Зарядивший с утра моросящий дождь усилился, а я без зонта. Замер истуканом, задрав голову, позволяя неприятным каплям стекать по лицу. Ничего подходящего, похоже, я так и не придумаю. Сатанея и заводясь все сильнее, я предпочел действовать решительно. Сориентируюсь на месте, буду поступать по обстановке, положившись на удачу, она не раз меня выручала.

Не раздумывая более, я взлетел на второй этаж и нажал кнопку звонка. Естественно, я предполагал отказ, практически был уверен в нем. Но к огромному удивлению, зачарованно глядя удивительными печальными глазами совершенно особенной формы и чистоты, которые переливались, вспыхивая мимолетными искорками, хозяйка, не задумываясь, произнесла приглашение. Сказать, что я был озадачен, не сказать ничего. Я поклясться готов, что она понимает мою сущность. Не представляю как, но чувствовал, что она знает. При этом она просто смотрела на меня, а во взгляде буквально видна была вся ее душа — чистая, не замутненная пороками.