Заметив, что пришла в себя и смотрю вполне осмысленно, охотник одним движением выдернул из моего рта жгучую тряпку, заставив вскрикнуть.

— Зачем Изначальному понадобилась моя сестра? Почему ее отпустили, и какое ты к этому имеешь отношение? — отрывистые вопросы прозвучали резко, словно удар бича, так, что я вздрогнула от неожиданности.

Что дало бы молчание? Порцию очередной адской боли. И есть ли смысл кого-то покрывать? Изначальные способны о себе позаботиться, хотя Тамарис и предупреждала помалкивать. Но ведь мертвой она мне все равно будет не страшна. А Эль… Бесконечная обида и разочарование буквально оглушали и лишали рассудка, поэтому я не сдержалась и оскалилась:

— Вот у нее и спроси!

Голова дернулась от увесистой пощечины, вновь брызнули слезы. Охотник ударил не задумываясь, буднично и равнодушно.

— У тебя еще слишком много сил, раз смеешь огрызаться, но это легко исправить, — процедил изверг.

Грубо схватив за волосы, молча и сноровисто снова затолкал кляп, как ни пыталась я увернуться, сжимая губы. Затем острым ножом полоснул мне вены на обоих предплечьях, вызвав очередную порцию мучительных хрипов. С запястий на стол, а с него на утоптанный земляной пол потекли, впитываясь, горячие алые струйки. Я и так страдала от жажды, а с потерей крови нарастала слабость, утрачивались концентрация внимания и сил, а с ними преимущества. Хорошо, хоть раны затянулись в считанные секунды. Сильно прихрамывая, охотник отошел в угол и принялся обшаривать большой саквояж, стоящий на колченогом табурете. Так и не обнаружив искомого, он грязно выругался в сердцах, видимо, в адрес сестры:

— Вот дьявольское отродье! Эта дрянь даже вербену не запасла!

Удивительно, но и в таком плачевном положении, я не могла не позлорадствовать над возникшими затруднениями охотника и его явно нетеплыми семейными отношениями с гадюкой Эль. Однако мучителя это не остановило. Решительно проковыляв по ступеням к входной двери, он распахнул ее. Видимо, заплечных дел мастер не в первый раз использовал светило, допрашивая вампиров, поскольку предусмотрительно привязал меня так, чтобы поток утренних лучей устремлялся прямо в лицо, ослепляя ярким светом. Мне бы радоваться, что в отличие от других вампиров, защищена от губительного воздействия солнца, но в данной ситуации — это очень и очень плохо. Разумеется, первой реакцией охотника было крайнее изумление, что вопреки ожиданиям, я не собираюсь обугливаться, сменившееся диким бешенством:

— Как такое возможно, ты, мерзкая тварь?! — прорычал он, вновь отвешивая хлесткую пощечину и выдирая кляп. — Отвечай, падаль, или вскоре умолять будешь о смерти!

Он яростно запустил пальцы в густые длинные волосы и нервно принялся расхаживать передо мной, бросая убийственные взгляды и тихо рыча.

— Этого еще не хватало! Кровососы гуляют средь бела дня. Неужели появился новый вид? Да нет, скорее, снова ведьмы постарались. К дьяволу всех! Нужно было и их вырезать под корень еще со времен первого ритуала!

В уме ему не откажешь, пришлось признать. Теперь, когда охотник впервые столкнулся с подобным, он не прекратит пытать, пока не добьется своего. Но защитное кольцо являлось моей единственной тайной, которую необходимо сохранить любой ценой, сколько смогу выдержать, пока жива.

Как и другие девушки, я с детства панически боялась телесных страданий, будь то воспитательная порка или уколотый при вышивании палец. Что уж говорить о настоящих истязаниях! Для вампира почти ничего не изменилось, разве что чуть ниже болевой порог и большая физическая выносливость. Но предстоящее наверняка окажется гораздо ужаснее всего, что можно представить и что когда-либо мне пришлось пережить. А может, и не только мне. Казалось, дознания инквизиторов в смутные века не сравнятся с пыткой, которую мне уготовил охотник. Страх немыслимой боли превысил страх смерти. Я была готова сломаться и все рассказать.

Но, вопреки разуму, неожиданно заговорило подогретое ненавистью упрямство, разжигающее решимость. Буду держаться, сдаться всегда успею. Или погаснет сознание, достигнув предела. Совсем недавно мне были невыносимы душевные терзания от поруганной любви, настолько, что с облегчением приняла бы вечное забвение. Теперь я осознала, что такое настоящая боль, прочувствовала ее лишающее рассудка воздействие. Но чем страшнее становились муки, тем возрастало и крепло желание выжить!

Очевидно, прочитав это в моем взгляде, усмехнувшись, злодей медленно поднял молоток. Сердце едва не выпрыгивало из горящего горла, в животе все скрутилось тугим комом. С нарастающим паническим ужасом, не выдержав, зажмурилась, чтобы не видеть, как он с силой опустил инструмент на мой мизинец, заставив задергаться от жестокой боли в немом крике. Затем стал неторопливо поочередно дробить мне фаланги. С каждым новым ударом, слышался отвратительный хруст, и словно пламя охватывало очередной палец. Это было за гранью выносимого, но сквозь кровавый туман в голову с трудом пробилась мысль, ради чего я все это терплю: «Только бы не сломалось защитное кольцо!».

На ладонях не осталось ни одной целой косточки, и удержаться от рыданий и слез оказалось невозможно. Но мои стоны лишь распаляли маньяка, воодушевляли, это было понятно по раздувшимся ноздрям и блеску безжалостных глаз.

— Понимаешь, что я не шучу? — рыкнул палач. — Если дашь правдивые ответы, обещаю легкую и быструю смерть — воткну в сердце кол, как вы все заслуживаете. Или будешь умирать очень долго, много дней. Вы, упыри — живучие, а я нахожу это занятие весьма увлекательным.

Ладони сотрясала неудержимая мелкая дрожь, по лбу и спине стекали капли холодного пота, но боль постепенно стихала, опять концентрируясь возле деревянных гвоздей, гораздо медленнее, чем обычно, но восстановление началось.

— Я буду ломать твои пальцы снова и снова, — кривовато ухмыльнулся изувер. — Вопросы повторить?

Один раз я справилась, но стало еще более жутко, если это возможно. Ледяной голос профессионального ката не оставлял ни малейшего шанса. Мне было безумно страшно, я ничуть не усомнилась, что он выполнит свои угрозы. Такой не остановится. Зачем молчать о том, что и так в деталях поведает его сестра? По крайней мере, это позволит хотя бы протянуть время и немного прийти в себя. Не представляя толком, что именно он хотел услышать, и зачем ему вообще от меня это нужно, в отчаянии заговорила:

— Не знаю я, зачем твоя Эль Изначальным! Они мне не объясняли!

Я рассказала инквизитору все с того момента, как получила поручение от Тамарис. Он выслушал с бесстрастным лицом, лишь изредка уточняя отдельные моменты, переспросив, действительно ли уверена, что Изначальных двое, мрачнея при этом еще больше. Особенно его заинтересовала старинная книга, подаренная древней вампиршей. Однако здесь я ничего, кроме того, что по виду очень древняя и написана на незнакомом языке, ответить не могла. Услышав, как его сестра достала кол, но так и не смогла воспользоваться, лишь презрительно хмыкнул.

К сожалению, на этом мои страдания не закончились. Терзатель не забыл про второй вопрос. Более того, похоже, именно он интересовал его превыше всего.

Попыталась было выкрутиться и соврать, что я такая с самого обращения, не знаю, как это получается с солнцем, и не представляю, есть ли еще такие, но он сразу почувствовал ложь и даже слушать не стал. Вместо этого деловито достал большую бензиновую зажигалку и принялся многозначительно чиркать кремнем. Что могло последовать за этим, нетрудно догадаться.

До сих пор мне везло, ни разу не попадалась охотникам. Отчасти благодаря своей осторожности, и тихому, уединенному образу жизни, но уверена, во многом помогла возможность ходить при свете дня. Тем не менее, навсегда запомнила наставления Троя, который учил, что, если это однажды случится, не соглашаться на легкую смерть ни за какие посулы. Что бы мне не причинили, непременно восстановлюсь. Важно в любом случае максимально долго продержаться, так как за это время может появиться момент для побега. Это было очень хорошо и верно в теории. Но сейчас я находилась в отчаянии еще сильнее, чем, когда оказалась в руках Марко. Да и надеяться не на кого и не на что. Но сама не понимая, почему поступаю вопреки логике и здравому смыслу, действовала, как учил кузен и цеплялась за свое колечко, как за последнюю хрупкую надежду.