— Кто может желать стать убийцей добровольно? — спросил он, как мне показалось, даже с некоторым интересом, проявляя чудеса выдержки, хотя я был уверен, что он очень зол на меня сейчас.

— Я хочу стать не убийцей, а получить способности. Уверен, что есть способы избежать потери человечности. Я справлюсь, — твердо ответил я, хотя и лукавил, конечно; такой уверенности я в себе вовсе не чувствовал.

— Так думает каждый глупец, не осознающий до конца, что творит, а потом, оставляя за собой гору трупов, убеждается, как же он был не прав, но, уже не в состоянии что-либо изменить, опускается все ниже, — резко остудил меня Гэбриэл, наконец, выражая хоть какие-то эмоции. Гневно сверля меня разгорающимися углями глаз, он сказал: — Если я не убью тебя сейчас, то ты, самовлюбленный юнец, пополнишь ряды бездушных кровавых убийц быстрее, чем осознаешь это сам.

— Так научите меня, — вырвалось у меня вопреки здравому смыслу. Скорее всего, это отчаяние выдало такую безумную идею, ведь если он убьет меня сейчас, то отец не протянет долго один. Горе убьет и его тоже.

Гэбриэл некоторое время молчал, глядя на меня, как мне показалось, с проблеском заинтересованности, вероятно удивляясь моей дерзости. Мы с отцом тоже молчали, ожидая его приговора. Теперь понимаю, как ощущают себя осужденные на смерть преступники в преддверии казни. Потом он все-таки нарушил молчание:

— Я считаю, что существует три возможности решения нашей проблемы. Я могу убить вас обоих, но даже я не настолько жесток. К тому же, не люблю раскидываться довольно ценными представителями человечества, ведь твой отец бывает мне весьма полезен. Я могу сейчас просто развернуться и уйти, забыть о тебе, но тогда, не обладая нужными навыками и знаниями, ты вскоре бросишься на поиски жертвы, чтобы завершить обращение, и, не сумев остановиться, еще до восхода солнца совершишь первое, но далеко не последнее в эту ночь убийство. Это неизбежно, как смерть и налоги. Или третий вариант: я должен буду потратить на тебя несколько ночей моего драгоценного времени, чтобы обучить тебя всему, что тебе следует знать, и, возможно, ты мне еще сможешь отплатить за мое великодушие.

Третий вариант мне понравился как нельзя больше, поэтому я с поспешной горячностью воскликнул:

— Вы не пожалеете, если потратите на меня свое драгоценное время, — прозвучало, как сарказм, но я действительно был бы ему очень благодарен. — Я давно работаю, также, как и мой отец, и некоторые его клиенты перешли ко мне. Какие бы Ваши поручения не выполнял отец, я смогу не хуже. К тому же, он почти отошел от дел, а у меня, с Вашего позволения, впереди, возможно, вечность.

У вампира опять дрогнули губы в мимолетной улыбке.

— Я это знаю, в курсе, — и, помолчав, принимая окончательное решение, он вынес вердикт. — Ночь коротка, а у нас много дел. Постарайся не разочаровать меня, Джори Ансело, или я вырву твое сердце.

Это было произнесено таким будничным тоном, что мы с отцом, несмотря на облегчение, ни на секунду не усомнились в его словах.

Мое обучение началось немедленно с длинной пространной лекции, из которой я узнал все, что мне необходимо было знать про самого себя в новом состоянии. Слушал я очень и очень внимательно, как никогда раньше не слушал ни одного урока, потому как осознавал, что от этого зависит моя будущая жизнь. Гэбриэл говорил негромко, спокойно и неторопливо, давая мне время переварить новую информацию.

Я узнал, что для того, чтобы завершить превращение, мне необходимо будет до конца нынешних суток выпить человеческой крови. Не сделай я этого, просто умру, как мне и положено после выстрела в сердце. Пока обращение не завершено, меня все больше и больше будет мучить жажда, которую не заглушить ничем, кроме крови. Яркий свет вскоре начнет резать глаза, особенно солнечный. Звуки станут во много раз громче, чем казались раньше, нервная система тоже претерпит изменения, возможно, я начну впадать в ярость или беспричинный гнев. Обычно, именно в этом состоянии обращающиеся и находят своих первых жертв. Избежать убийства для новорожденного вампира практически непосильная задача, если никто не будет контролировать его изначально, заставив вовремя остановиться. Постепенно, по словам древнего, должно становиться легче, но, поначалу, я буду думать только о крови и стану небезопасен даже для родного отца. Потому что, испытывая муки жажды крови, вампир практически лишается рассудка, на первый план выходят животные инстинкты. Первое, что мне предстояло освоить — это как своими инстинктами управлять, останавливаясь прежде, чем остановится сердце человека.

Внезапно Гэбриэл прервал свою лекцию и посмотрел на меня в упор.

— Думаю, пора.

Я встрепенулся, чувствуя, как нещадно саднит горло, почему-то болит голова и слезятся глаза, возможно, я забыл, что нужно моргать, так внимательно слушал.

— Я решил, что будет справедливо, если обратит тебя в вампира окончательно тот, кто дал тебе жизнь. Это будет символично, на мой взгляд. Отец породил тебя, он же и поставит точку в твоей человеческой жизни. Будем считать это расплатой за непослушание, — твердо произнес он.

Я остолбенел, не до конца осознав смысл его слов. Что это значит? Причем тут мой отец? А вампир уже направился к Гаэтану, по пути прихватив с журнального столика нож для писем. И тут, наконец, я понял, но было уже поздно, я осознал, что ничем отцу помочь уже не успею. В раздираемом жаждой горле застрял крик отчаяния и ужаса. Но, древний вампир, резко схватив ничего не понимающего отца за руку, быстро полоснул его по ладони ножом, заставив старика болезненно охнуть. Я сообразил, что он вовсе не собирался убивать отца, однако напугал меня до чертиков своей непредсказуемостью, и я уже готов был высказать ему все, что думаю, и заявить, что кровь родного человека уж точно пить не стану, когда вдруг на ковер упала первая капля из порезанной ладони. Глотку мою вновь обожгло как огнем, и мир резко сузился до размеров окровавленной руки. Окружающие звуки тоже пропали, я слышал только, как, скатываясь по коже, крупные алые капли падают на пушистый ковер. С моим лицом что-то происходило — ныла челюсть, как будто кто-то выбил мне ее сильным ударом. Усилием воли, собрав остатки сил, я мотнул головой.

— Почему он? — прохрипел я не своим голосом. — Неужели нельзя найти кого-то другого? Ведь это мой отец!

Древний вампир равнодушно смотрел на меня. Его лицо не выражало абсолютно ничего, полное безразличие. Меня это буквально приводило в бешенство, и, если бы не острый запах крови, сводящий с ума, я бы не сдержался, и, возможно, сам себе бы подписал немедленный смертный приговор. Но тут отец все решил за меня. Сделав несколько шагов, он приложил свою руку к моему рту.

— Если уж мне не удалось уберечь тебя от этого, так хоть помогу, чем еще могу помочь, — решительно заявил он.

Но я его уже не слышал. Сладкая, пьянящая не хуже дорогого вина, густая жидкость, потекла в мое иссушенное горло, усмиряя головную боль, наполняя тело удивительной силой, а меня как будто распирало что-то изнутри. Это было самое сильное ощущение, какое я только испытывал, но оно длилось совсем недолго. Железная хватка моего создателя оттащила меня от отца.

— Довольно. Для завершения обращения вполне достаточно. Перевяжи руку, Гаэтан. Мы с твоим сыном прогуляемся, пока есть время до рассвета.

А я, буквально сгорая со стыда, не мог поднять на отца глаза. И мучило меня не то, что я пил его кровь, лишая сил и так измученного пожилого человека, к тому же единственного родного мне на всем свете, а от того, что больше всего мне сейчас хотелось впиться в его руку вновь и не останавливаться. Ко всему этому примешалось еще ощущение, будто из моих легких внезапно выкачали весь воздух, и я почувствовал, что какая-то неведомая сила буквально выталкивает меня из дома, и сопротивляться ей не было никакой возможности. Не в состоянии пересилить себя, задыхаясь в безуспешной попытке втянуть хоть каплю кислорода, не взглянув на отца, я вылетел на улицу вслед за древним.