Бормоча сквозь зубы свои пояснения, Ной старался ничего не выдумывать и потому не мог упрекнуть себя в двуличии. Он всеми силами стремился выполнить возложенную на него миссию и ради этого готов был прибегнуть к любому средству, лишь бы оно не выходило за пределы порядочности. Он был убежден: раз нет иного способа заполучить смолу и паклю, без которых ковчег пропускал бы воду, значит, на такой именно способ бог и рассчитывал.
Минуло уже почти полтора месяца с тех пор, как ковчег был готов, а за все это время прошли лишь самые обычные дожди: было два-три сильных, но коротких ливня или моросил серенький дождик, который, казалось, будет идти бесконечно, а на деле не оставлял даже лужиц. Всякий раз Ноя брала досада: не то чтобы он жаждал немедленной гибели человечества, нет, но как всякому мастеровому, закончившему трудную работу, ему не терпелось испытать свое грандиозное сооружение, на которое он потратил столько усилий и выдумки. Человек скромный и добросовестный, он хотел поскорее убедиться в том, что в решительный час ковчег не подведет. В сущности, Ной был в этом деле новичком, а господь бог не имел обыкновения злоупотреблять чудесами и нарушал естественные законы только в случае крайней нужды. Вот почему всевышний и не дал Ною уже оснащенного, непотопляемого волшебного корабля, который он мог бы сотворить из ничего силою одного своего слова. Однако это было бы не в его стиле: богу хотелось, чтобы Ной сам, своими руками построил обычный корабль, как и любое судно не лишенный изъянов из-за неопытности строителя. Видимо, из тех же побуждений он не истребил огромного количества живых существ посредством одного только божественного решения: ведь одного слова его было бы достаточно, чтобы они разом исчезли с лица земли, — все, кроме немногих особей, оставленных для продолжения рода.
Должно быть, неспроста творец предпочел уничтожить все живое при помощи обыкновенного дождя, разве что несколько более продолжительного.
Долгие месяцы, пока строился ковчег, Ной часто размышлял об этой поразительной скромности всевышнего. Разумеется, он понимал его и всецело его оправдывал. И все-таки порою, когда он падал с ног от усталости и ему казалось, что работа не двигается, он нет-нет да и подумывал о том, что господь бог мог бы избрать более подходящее стихийное бедствие: например, окутывающий землю смертоносный туман, который, рассеявшись, оставил бы целыми и невредимыми лишь заранее предуказанные живые твари. Внешние приличия были бы соблюдены, а вместе с тем удалось бы избежать многих осложнений. И еще Ной думал о том, что, как бы там ни было, спасение нужно заслужить. С этой мыслью он вновь принимался за дело.
На душе у Ноя было тревожно, но его спасала вера. В благополучном исходе он не сомневался, а вот как все произойдет и сколько еще придется претерпеть — этого он знать не мог. Когда начался дождь, он стал грузить в ковчег и размещать в нем парами живые существа. Впрочем, Ною не пришлось ни о чем заботиться. К тому же он просто не умел отличать род от вида и не имел ни малейшего представления о том, из чего, собственно, исходить при отборе пассажиров для плавучего зверинца. Следует ли, к примеру, взять всего одну пару любых собак, или же надо захватить двух борзых, двух гончих, двух легавых, двух овчарок и так далее? С собаками еще куда ни шло, а как поступить, скажем, с бабочками? Любой из трех тысяч видов чешуекрылых, обитавших на земле, имел право на существование после потопа. От решения всех этих сложных вопросов Ной был избавлен начисто: в изумлении взирал он на торжественное шествие земных тварей, которые сами попарно входили в двери ковчега и занимали места в отведенных для них отсеках. Никогда еще Ной не видел такого множества самых разнообразных животных. О большинстве из них он даже не слыхал и не мог себе представить, что на белом свете живут столь необычайные и диковинные существа.
Дождь не прекращался, все уже увязало в грязи, и Ною пришлось укрыться под сенью густого дерева; взобравшись на большой камень, он долго восхищался богатством и многообразием земной фауны, вознося хвалу всевышнему. Ему было невдомек, что эта нескончаемая вереница представляла собою не меньшее чудо, чем сотворение готового корабля.
Ной был избавлен еще от одной заботы, одолевавшей его долгое время: он беспокоился о том, как бы не позабыть животных, обитавших на другом конце света, и прихватить их с собою в ковчег. При появлении кенгуру и броненосца он, естественно, был поражен, увидав огромного зайца с карманом на животе и крысу с волосатым панцирем. Но он не знал, что один зверь прибыл из Австралии, другой — из Америки. Он и понятия не имел о существовании этих частей света. Так что при виде бесконечной вереницы заморских зверей он даже не смог оценить всей грандиозности явленного ему чуда. Обо всем этом Ной задумался позднее.
А пока его занимала другая проблема — проблема размещения. Ковчег он выстроил громадный, но даже такой ковчег был слишком мал для несметного количества зверей, скотов и гадов, да еще в двойном комплекте. Однако как ни странно, взирая на животных, попарно вступавших на борт корабля, Ной понемногу успокаивался: в нем крепла уверенность, что не только он один, но и десятки рабочих за несколько лет упорного труда не в силах были бы построить корабль таких размеров, чтобы в нем разместился полный набор всех животных — четвероногих, пернатых, пресмыкающихся и насекомых: их было слишком много, и они все прибывали. Ной понял, что всемогущий не мог упустить из виду это обстоятельство и, безусловно, предусмотрел какой-то выход.
И в самом деле: корабль, казалось бы, уже давно должен был развалиться от перегрузки, а в нем находилось место все новым и новым пассажирам. Ной смотрел на них с изумлением. Он просто не верил своим глазам. Впечатление было такое, будто, едва взойдя на борт, животные как бы растворяются в пространстве или же обретают способность громоздиться друг на дружку до бесконечности. Уже потом, когда корабль находился в плаванье и потянулись однообразные серые дни с непрестанно барабанившим дождем, Ной попытался все же разгадать загадку. Он часами бродил по ковчегу, без конца путаясь среди его коридоров, и всякий раз обнаруживал новые норы, новые хлева, новые птичники. Изредка Ной встречал уже знакомое ему животное, и тогда он радовался, даже если это был хищный зверь. Однако чаще ему приходилось удивляться, ибо на каждом шагу попадались твари, которых он видел впервые, — Ной не мог припомнить, чтобы он брал их с собой в ковчег.
Почему-то теперь на корабле было гораздо больше палуб, чем построил Ной. Кроме того, несмотря на упорные старания, ему никак не удавалось достигнуть бортов. Поняв, что все усилия напрасны, он в отчаянии возвращался назад, и когда, усталый, добирался до своей каюты, тревоги и сомнения его только возрастали. Ведь Ной совершенно точно знал, каковы должны быть размеры ковчега. Эти размеры указал ему сам Иегова: длина — триста локтей, ширина — пятьдесят, высота трех ярусов, не считая кровли, — тридцать. Ковчег был действительно огромен, однако Ной не забыл о том, что при виде нескончаемой вереницы животных, ожидавших посадки, корабль показался ему до смешного маленьким. Взойдя на борт после всех, вслед за своей женою, за сыновьями и женами сыновей, он в последний раз окинул взглядом сооружение и невольно подумал, что должно свершиться чудо. Ной мысленно представил себе ковчег на фоне той местности, где он его строил, и у него не было никаких сомнений относительно его истинных размеров. Однако в ту минуту, когда он наглухо закрыл и законопатил единственную входную дверь и лишился возможности выйти наружу и взглянуть на корабль со стороны, он почувствовал, что теперь можно долго-долго, чуть ли не до бесконечности, бродить по огромным коридорам ковчега — бортов ему все равно не достичь: казалось, будто корабль внезапно раздался в объеме, чтобы вместить без труда весь этот кишащий живой груз.
Ной постепенно свыкся с гигантскими размерами корабля и уже не без удовольствия обследовал все его закоулки. Теперь он расхаживал не спеша, брел наугад, куда поведет его случай: он убедился, что в какую бы даль он ни забредал, стоило ему захотеть вернуться к себе в каюту, ноги сами безошибочно приводили его назад. Однако чудо этим и ограничивалось — обратный путь, повторявший все те же петли и зигзаги, был ничуть не короче, чем путь туда.
