— Следовательно?

— Я тоже жрать хочу, — проговорил Ж.-М. Дюбуа. — Мне и самому сил не мешает набраться. Ребятишки отощали, хоть плачь. Жена последнее здоровьишко потеряла, слишком уж она настрадалась. А когда меня сунули за решетку, потому что я был настоящий француз… Дураком был, ничего не попишешь, с детства таков. Теперь-то, конечно, я все понял. Кто знает, может, тот поганый шпик мне добрую услугу оказал.

— Надеюсь, — подтвердил мсье Проспер.

Через какие-нибудь полгода Ж.-М. Дюбуа стал совсем другим человеком. По свежему цвету лица, по уверенной осанке сразу было видно, что он вдоволь и вкусно ест. Разодет в пух и прах. Яркий галстук и контрабандные золотые часики с розовым циферблатом. Ботинки на толстенной каучуковой подошве. И американская вечная ручка, плоская серебряная зажигалка, бежевое пальто. Он раскатывал по департаментам на машине всегда с полным баком первоклассного бензина, с пропуском, выданным имперской полицией. Вольные пирушки с коньяком и шампанью. Сигарет «Голуаз» — завались. И почти всегда рядом с ним на переднем сиденье девица, именуемая Мими, Мими-Грелочка или еще — Мими-Поцелуй-разка. Ж.-М. Дюбуа щипал ее за ляжки или, держа баранку одной рукой, другой — лез ей под юбку, и не потому, что был от Грелочки так уж без ума, а скорее — чтобы доказать самому себе, что он ведет чертовски красивую жизнь и все, что требуется, при нем.

Он уже почти перестал удивляться своему превращению. Пожалуй, теперь он удивлялся, как мог столько времени быть прежним Ж.-М. Дюбуа, безнадежным болваном, при одном воспоминании о котором он багровел от презрения и жалости. Подумать только, такой молодец, как он, человек такой хватки, мог прозябать при ваксе и эрзацах! А сейчас — чистенькими тридцать тысяч в месяц, только успевай получать. Как же вовремя тот шпичок направил его на верный путь! Какой же у него самого оказался тонкий нюх, что он въехал тогда под кирпич и облаял полицейского! И как же ему повезло, что в тюрьме он встретил мсье Проспера. Не говоря уж о разгроме… Если бы нам не задали такую мировую взбучку, ни в жизнь ему не привалила бы удача, никогда бы не добиться ему такого положения. А теперь принят повсюду как лицо значительное — и в префектурах, и в торговых палатах, и у крупнейших промышленников. «К вашим услугам, мсье Дюбуа». И все так почтительно, так предупредительно. «Служба закупок» — гласило удостоверение, снабженное печатями, но его он вынимал лишь в самых крайних случаях. Зато сколько дверей открывает перед вами такая бумажка!

Правда, надо сказать, и человек в подобных обстоятельствах должен обладать немалыми достоинствами. На его месте какой-нибудь простачок вовсе бы растерялся. Тут требуется коммерческий опыт, ловкость рук при сделках, а главное — умение завязывать связи. Если ты торговал ваксой на всех парижских площадях, продать или купить вагон товара с гнильцой — дело не сложное. Все искусство оптовика — это выбить большой тоннаж и непосредственно вести переговоры с крупными потребителями. Раз существует великий рейх, о потребителях можно не беспокоиться! Уж одна русская кампания — это же раздолье для экспортера…

Но для того, чтобы крупные торговые операции шли без сучка, без задоринки, не надо ссориться с представителями Берлина. Ж.-М. Дюбуа теперь часто наведывался к строителям Новой Европы. В основном, к толстякам и обжорам, сотрясавшим стены своим утробным сальным смехом. Эти типы промашки насчет деньги не давали. Но и с ними можно было делать дела, особенно, если немножко уступить. И все это шумно пировало на авеню Клебер, где мсье Проспер принимал заправил нынешней экономики.

Теперь Ж.-M. Дюбуа скорее склонялся к мысли, что с бошами вполне можно ладить. Неужели не лучше договориться с ними, не держа камня за пазухой, чем вечно бить друг друга по мордасам? Если хорошенько вдуматься, то к чему это ведет? Те, с которыми он встречался, клятвенно заверяли, что не хотят Франции зла. И к тому же на них можно славно заработать. Ведь этакие индустриальные глыбины! Тут тебе и оптика, и химия, и все прочие их последние открытия…

— Ну и сволочь же ты после этого! Вот выиграют они войну, и увидишь тогда, какое это дерьмо — твои разлюбезные боши!

Это изрек Пюпар, агент по сбыту бакалейных товаров, так и оставшийся затурканным бедняком, с которым Ж.-М. Дюбуа еще во время своих шныряний по Парижу нет-нет да и пропускал стаканчик-другой. А сегодня встретил на улице, подхватил в свою машину и повез обедать в ресторан, расположенный между бульваром Сен-Жермен и набережными и снабжавшийся с черного рынка, — нечто сногсшибательное, по шестьсот монет с носу за один обед. Когда же обед был съеден и коньяк выпит, Пюпар уже не считал нужным скрывать свой образ мыслей. Иссох он до неузнаваемости, щеголял в потрепанном пиджаке, в разлезшейся, не первой свежести рубашке, и поэтому кичливое благополучие Ж.-М. Дюбуа казалось ему особенно противным. Да и присутствие Мими его раздражало. Бедра у нее были роскошные, груди вызывающе торчали, на руке — массивный золотой браслет, а на мизинце — кольцо с брильянтом. Как и всегда к концу обеда, она слегка захмелела, вела себя вызывающе, жалась к своему кавалеру, всем своим видом говоря: «Ну и позабавимся же мы!» Словно и Францию-то разгромили для того, чтоб вознести в заоблачные выси таких вот шлюх, как эта Мими. Выходит, достаточно иметь жирную задницу, и будешь каждый день набивать себе брюхо. Надо сказать, что Пюпар страдал желудком. Да и зарабатывал недостаточно, чтобы выпивать то количество алкоголя, которое поддерживало его в былые времена.

— Не знаешь, а говоришь, — поморщился Ж.-М. Дюбуа. — Ну что ты знаешь о бошах?

— И знать их не желаю! И на них быть похожим не хочу! Тот, кто с ними шьется, ох, и далеко же может уехать! Ты что, про их концлагеря не слыхал?

— Преувеличивают, — отозвался Ж.-М. Дюбуа. — Все это английская пропаганда.

— Правильно, старик! А немецкая пропаганда тебе слаще меда. Ох, совсем забыл, тебе же за это платят!

— Ни за что мне не платят. И при бошах я не побоюсь высказать свои мысли. Но против них я лично ничего не имею. При ближайшем рассмотрении — такие же люди, как и все. Мими тебе подтвердит, она их хорошо изучила.

— Сама корректность, — подтвердила Мими. — Любезные, и все такое прочее. Полковники, генералы… А какие манеры, какие разговоры! Уж поверьте мне, редкие умницы.

— А главное, платят, даже не торгуясь.

— Нашими денежками платят, — подхихикнул Пюпар.

— Но деньги-то у нас здесь остаются.

— Деньги-то остаются, а товары тю-тю, уплывают! Тебе, конечно, плевать! Ты Францию продаешь, потому и жиреешь.

— Не серди меня, Пюпар, — проговорил Ж.-М. Дюбуа. — Поговорили — и будет. Хорошо, пусть я работаю с бошами, но я как был, так и остался честным французом. И сидел в тюрьме за сопротивление. Спроси хоть Мими.

— Допустим, так оно и было, значит, снова тебе сидеть. Только на сей раз уже не за патриотизм.

Это пророчество больно задело Ж.-М. Дюбуа.

— Учти, — сказал он, — что и тебе ничего не стоит туда попасть, если вовремя не заткнешься. Не забудь, мне достаточно слово сказать.

— Оказывается, мсье к тому же еще и шпик! — язвил Пюпар, ковыряя зубочисткой в зубах. — На доносах прирабатываешь?

— Я смогу твоей супруге деньги дать. Авансом. На всякий, так сказать, пожарный случай.

— А моя супруга чхать хотела на твои деньги, — заявил Пюпар. — Мы такого хлеба не кушаем. Хлеба предателей.

— Попрошу выбирать выражения! — рявкнул Ж.-М. Дюбуа. — Обидно как-то получается, накормил дружка обедом, а он тебя вместо благодарности честит.

Теперь уже орали оба. С соседних столиков на них оглядывались. Мими сочла за благо вмешаться. И сделала это на свой манер.

— Да брось ты, — посоветовала она Ж.-М. Дюбуа. — Ты же сам видишь, это несчастный бродяга. Просто озлобившийся тип.

— Нет, вы только послушайте нашу шлюху, которая отпускает бошам между завтраком и обедом!