А дальше парни быстро затолкали живого ломтя в машину, положили на заднее сиденье мертвое тело, рядом поставили картонную коробку с откушенной головой, сели сами. Машина проехала пару метров и растворилась в воздухе.

Здание весело вспыхнуло. Вот тут-то бомжи поняли, что делать здесь больше нечего.

Небирос с Берцем ввели пленного «Людвига» в кабинет Мортимера. «Людвиг» бережно правой рукой поддерживал распухшую челюсть, это ему Берц насовал.

Мортимер сидел за столом, перед ним лежало устройство, похожее на дистанционный пульт. То самое устройство, которое перед смертью держал в руке «Ганс».

— Это были вы, шеф? — спросил Небирос, никогда прежде не видевший Мортимера в таком хвостатом обличье.

— Разумеется, — ответил Мортимер, жестом приглашая садиться.

Все трое сели на диван, «Людвиг», естественно, посредине.

— Это Бак-Муар? — уточнил Небирос, кивнув на прибор.

— Именно, — сказал Мортимер и поглядел на «Людвига». — Кто вам развязал руки?

— Сами развязались, — буркнул тот.

— Врёте, — спокойно произнес Мортимер. — Сами они нипочем не развяжутся, а демона нужно попросить. Либо приказать. Вы и приказали, поэтому остались живы.

— Бедный Лау, — сказал «Людвиг» и всхлипнул. — Помогите ему.

— Теперь вы приказываете мне? — спросил Мортимер. — То Мартинету, то теперь мне? Не слишком ли? Я ведь могу зашвырнуть вас на Луну.

— Кто такой Мартинет? — Людвиг перестал хныкать и захлопал глазами.

— Помощник Асмодея, — ответил Мортимер. — А теперь шутки в сторону. Мне нужно активировать Бак-Муар.

И посмотрел «Людвигу» в глаза.

Тот вдруг обмяк, сказал слабо:

— Дайте.

Протянул руку ладонью вверх.

Мортимер молча положил прибор на ладонь.

Рука сжалась, Бак-Муар ожил.

Мортимер подошел к «Людвигу», вынул из его безвольной пятерни чудесный прибор и произнес:

— Остальное дело техники. И тем не менее. Как сказал товарищ Бендер: сбылась мечта идиота. Это тянет много больше, чем на миллион.

Щелкнул пальцами, «Людвиг» воспрял, шумно выдохнул и спросил у Небироса (Берца он сознательно игнорировал):

— Я тут, случаем, не заснул?

Тот пожал плечами, а «Людвиг» разглядел в руке Мортимера работающий Бак-Муар и всё понял.

— Усыпили, — сказал он. — Фашистские методы.

— Да, да, — согласился Мортимер, усаживаясь за свой стол. — Теперь вам его как своих ушей не видать.

— Всё равно без меня вы его не включите, — заявил «Людвиг».

— А я его не буду выключать.

— Вы уснете, он и отключится.

— А я вообще не сплю.

— Тьфу на вас, — сказал «Людвиг».

— Вы, Линб, хоть и демиург, но, простите меня, демиург недалекий, — произнес Мортимер. — Зачем вы мне, если у меня теперь есть ваша контрольная запись?

— Каким образом? — «Людвиг» как и прежде захлопал глазами. — Не может быть, это шантаж, это провокация. Чтоб мне лопнуть.

— И тем не менее, — Мортимер развел руками. — Грешным делом люблю хорошую технику. Ваша техника далеко обогнала земную. Чтобы совершить чудо, мы обращаемся к магии, а вам это не нужно. Откровенно говоря, Бак-Муар для меня игрушка, но игрушка ценная. Такой у меня ещё не было. Наиграюсь и выброшу, нет лучше подарю. Хотя нет — в коллекцию. Организую-ка я коллекцию ценных бесполезных вещей.

— Отпустили б вы меня, что ли, — попросил «Людвиг», он же Линб. — Бак-Муар у вас, я теперь совсем безопасен. Корабль уничтожен, связи с Родиной нет. Зачем я вам? Поиздеваться, как над обращёнными?

— Я подумаю, — ответил Мортимер…

Чуть позже он пересадил Лау и Линба в их родные тела, те самые, что хранились в особом морозильном шкафу. Лау он «воскресил», в смысле восстановил, с помощью Бак-Муара. После чего поместил обоих в закрытый ангар, где воссоздал условия жизни их родной планеты. Приставил к ним обученный персонал, чтобы исполнял разумные желания и проводил научные эксперименты типа: «демиург и длинная лекция», «демиург и полное воздержание», «демиург и адская жара», «демиург во гневе», «что было прежде: лень или демиург?» и т. п. Тем, сами понимаете, была масса, у демиургов не было свободного времени.

Но всё это произошло чуть позже, так как этой же ночью в Галерее Шарка случилось ЧП.

Вечером в кабинете Назара Борща, которому выпало ночное дежурство, собралась теплая компания: сам Борщ, главбух Афанасий Квасюк, председатель литобъединения Симеон Лаптев и друг Назара Старожил. Лаптев с Борщом в недалеком прошлом трубили бригадирами на соседних участках. Оба были вольнонаемными, оба продержались два месяца, только Симеон подался в литературу, а Назар к Шарку, но до сих пор поддерживали приятельские отношения.

Всех этих людей объединяла общая страсть к преферансу. А преф — это обязательно за полночь, обязательно свечи, обязательно выпить, покурить, побалагурить. Спросите, как сюда залетел Старожил? Да это ж первый картежник, начинал ещё в 18 веке, рубился с молдавскими цыганами, выигрывая за ночь горшок золотых монет и к утру его продувая.

Итак, в десять вечера они сели не за рабочий, а за круглый стол, на котором обычно была навалена куча бумаг, зажгли свечи, выпили, закусили, раскидали карты и погнали расписывать пульку. Квасюк вынул из кармана здоровенную сигару и задымил, как паровоз. Сигара была кубинская, средней вонючести, самое то под кубинский ром, который они пригубливали из граненых стаканов.

Старожил сигары не терпел из принципа, уж больно длинная, к тому же империализмом от неё прёт за версту. Зная это, Квасюк обычно пользовался папиросами, сигареты его не пронимали. Впрочем, это так, к слову, Старожил шевелил кустистыми бровями, но не возникал, значит можно было.

В полночь позвонил Шарк, Борщ отчитался, что всё в порядке, без происшествий.

За префом минуты летели, как семечки, вот уже и три ночи. Выигрывал всё больше главбух, Лаптев продул ему тысяч пять, Борщ десять, а Старожил оставался пока при своих. Между прочим, Борщ деньги не считал, потому что работал на особо вредном производстве, где оклады, как у министров. Лаптев проиграл десятую часть зарплаты и понемногу начинал чесать затылок. Не шла карта и всё.

В четвертом часу Старожил вдруг осоловел, расслабился и мигом потерял три тысячи. Тогда он встал, выдернул изо рта у задравшего нос Квасюка сигару и растоптал её в труху.

— Ты чо, старый? — сказал ему Назар, подергивая себя за длинный черный ус. — Это ж игра.

Квасюк ничего говорить не стал, а, не поднимаясь даже, потому что Старожил был коротышкой, как даст ему кулаком в нос. И пусть бухгалтер не был здоровяком, но приложил крепко. Главное, обидно.

Всё в голове у бедного Старожила смешалось, наложился, очевидно, и тот факт, что демиурги стёрли у него оперативную память. Короче, заревел он недуром, замахал кулаками, опрокинул бутылку с ромом, туда же свалил свечу. Ром попал на кучу бумаг, которую Борщ со стола смахнул на пол. Огонь занялся в секунды, комнату заволокло дымом.

Между тем Старожил, размахивая руками, попал по какому-то торчащему из стены рычагу. Где-то далеко-далеко приглушенно лязгнуло, и Назар, который затаптывал своими ножищами полыхающую бумагу, сказал замирающим голосом: «Караул». Но быстро опомнился, с натугой поднял опущенный рычаг, который никак не хотел поддаваться. Снова лязгнуло, однако секунд пять что-то там работало.

— И как тебя угораздило, — сказал Борщ Старожилу. — Я не осилю, а ты….

— А что? — отозвался Старожил, который уже ничего и не помнил. — Что я? Что такого я опять сделал?

— Газ пустил, ирод, — чуть не плача, сказал Борщ. — Там уж всё проржавело насмерть, рычаг этот захочешь не опустишь. Нет, нашелся герой. Половину обращённых загубил.

— Мы, наверное, пойдем, — пробормотал Квасюк, рассовывая выигрыш по карманам. — Прибежит эваккоманда, а мы тут. Нехорошо.

— Да уж, бегите, крысы, — сказал Борщ. — Бегите, бегите.