Треск стоял на весь лес.

На последних метрах Черемушкин обогнал-таки Дергунова, первым заскочил в машину на переднее сиденье и выпалил: «Гоните, Сергей Сергеич. Гоните».

— Куда гнать-то? — невозмутимо осведомился Семендяев. — Вперед или назад?

Черемушкин огляделся. Никто их не преследовал.

— Домой гоните, — сказал он, отдуваясь и вытирая взмокший, исхлестанный ветками лоб. — Ну и влипли же мы.

— Куда влипли? — уточнил Семендяев, разворачивая машину.

— Потом, — сказал Черемушкин, а Дергунов вздохнул.

Дома у Семендяева Черемушкин ни разу не был, не довелось. Сергей Сергеич жил один, жена померла пять лет назад, а деток Бог не дал. Двухкомнатную свою квартиру держал в чистоте, на ночь в спальне протирал пол, чтобы воздух был свежее.

В прихожей Семендяев выдал ребяткам тапки, велел посмотреть в гостиной телевизор, пока он приготовит ужин. Дергунов присмирел, уже не тыкал генералу.

По телеку по всем программам гоняли бездарные сериалы российского производства. Жаль их не видел Язвицкий, то-то бы воспрял духом, почувствовал бы себя на этом унылом фоне гением пера.

— И чего полезли? — сказал Дергунов ни к селу, ни к городу. В кресле ему, видите ли, сидеть было неудобно, всё чего-то ёрзал, то на правый подлокотник обопрется, то на левый.

— А что мы, собственно, сделали? — отозвался Черемушкин, успокаивая скорее себя, чем Лёшку. — По большому счету мы по-прежнему в Хронопоиске. Поступил сигнал, на который отреагировали. В чем криминал?

— Должен признаться, — понизив голос, сказал Дергунов, — что меня будто взяли за шкирку и силком заставили всё это сделать. Это сейчас начинаешь спрашивать: на кой ляд было лезть на рожон? Там и сомнений не было.

— У меня то же самое, — признался Черемушкин и вполголоса добавил: — Про камеру помалкивай, она у нас прекрасно работала.

— Камеру, положим, я и в руки не брал, — возразил Дергунов. — Ты сломал, ты и выкручивайся.

— Ишь ты какой, — сказал Черемушкин. — Если бы не камера, мы бы тут не сидели.

— Ребятки, к столу, — зычно позвал генерал. — Два раза не повторяю.

Куриный суп с домашней лапшой был изумителен, ели молча, истово, причавкивая. Второе, голубцы со сметаной, также не дали расслабиться. Это ж надо так готовить! Зато малиновый кисель, холодный, как лед, тугими пластами, прямиком из холодильника, мог подождать.

— Вы, ребятки, не переживайте, — откидываясь на спинку затрещавшего под ним стула и отдуваясь, сказал Семендяев. — Это наша работа, мы обязаны реагировать на запросы населения. Если что — валите на меня, я привычный.

Помолчал и добавил:

— Посмотрим, что вы там наснимали…

Камера была классная, Семендяев привез её год назад из Японии, знакомый кейши (полицейский) подарил. Она имела приличную память, где-то 30 гигабайт, и напрямую подключалась к компьютеру — перекачивай, если знаешь код доступа. Семендяев, естественно, знал…

Итак, камера была классная, чистенькая, не помятая, вот только видеолампа почему-то не работала. Семендяев покосился на скромно потупившихся, ожидающих показа ребятишек, и подключил камеру к компьютеру. Пошли первые кадры.

Просмотрев видео, Семендяев сказал:

— Удивляюсь уважаемому Мортимеру. Стереть эту запись для него что два пальца облизать. По идее мы сейчас ничего не должны были увидеть. Что ж, заслуженно вдарим по киселю…

Утром бодрый, заряженный оптимизмом Разумович позвонил в дверь своего патрона. Семендяев с ребятами уже позавтракали, уже были готовы ехать в столицу.

— Человеком стал, — похвалил Разумовича генерал. — А-то всё работа, работа, никакой личной жизни. Верно, Фима?

Тот заулыбался в ответ…

Семендяев был прав — Мортимеру ничего не стоило ещё на Объекте, в так называемой Галерее, которой ведал Шарк-Шарк, стереть информацию с карты памяти шпионской видеокамеры, и он попытался это сделать, но увы — руки оказались коротки. Кто-то более могущественный наложил запрет. Мортимера это взбесило, однако он умел ждать, решил не показывать раздражения, тем более что впереди было дело гораздо большей важности.

Останки Пращура были тщательно очищены от всего лишнего, что могло внести искажения в процесс восстановления, обработаны в камере ультиматонов и помещены в огромную голубую капсулу со стеклянным окошечком для наблюдения. Через час, заглянув в окошечко, Мортимер нажал кнопку «Открыть».

Капсула распахнулась. В ней, свернувшись клубком, дремал гигантский змей с львиной мордой и багровым оттиском S на покатом лбу. S означало Samael. Знак этот, а лучше сказать клеймо, во времена оные был поставлен архангелом Михаилом. Так выжигают клеймо на лбу оголтелого преступника, чтобы все знали — это вор, это тать, это нежить.

— Самаэль, — позвал Мортимер.

Змей приоткрыл выпуклые черные глаза, ловко, невзирая на размеры, клубком перекатился из капсулы в зал, затем, встряхнувшись, встал на четыре крепкие когтистые лапы. С треском расправил перепончатые крылья, и оказался вовсе не змеем, а скорее драконом длиною около шести метров и высотой метра четыре.

— Эй, эй, полегче, — сказал Мортимер, отступая от крыльев, обрамленных острыми, как бритва, стальными пластинами.

— Простите, господин, — прорычал Самаэль, садясь на задние лапы и обвившись гибким, раздвоенным на конце хвостом. Хвост этот, остро заточенный, отливающий металлическим блеском, также был грозным оружием.

Был он красив и грозен. Его бронированную поблескивающую чешую не взяла бы даже автоматическая пушка.

— Я знал, что вы придете, господин, — понизив голос, чтобы не оглушать, сказал Самаэль. — Где Лилит?

— Будем искать, — ответил Мортимер.

Он соврал. От Лилит осталась лишь частичка черепа с золотым венцом, которая нынче была внедрена в Небироса, зубами не отдерешь.

— Я так и останусь зверем или таки смогу принять истинный вид? — спросил Самаэль.

Мортимер развел руками…

Жилище Самаэля располагалось неподалеку от Резиденции Мортимера внутри покрытого соснами холма, в хорошо вентилируемом бункере, с выходом через горизонтальную шахту на берег Стеклянного Моря. Выход, он же вход, был надежно защищен бронированной заслонкой диаметром три метра, цвет которой в зависимости от времени года мимикрировал под окружающую среду. Бункер был соединен подземным переходом с Резиденцией. Всё это, естественно, строилось заранее, без спешки. Самаэль своим теплым чистым жилищем остался доволен.

Ночью дракон покинул бункер, полетал, наращивая скорость, над Стеклянным Морем, затем взмыл вверх, к стылой, ослепительно белой Луне. В ночном черном небе не было ни облачка, и кое-кто из знаменских полуночников заприметил на фоне четкого белого диска странный непривычный силуэт.

Самаэль летел со страшной скоростью и вскоре вышел в безвоздушное пространство. К адскому холоду и отсутствию кислорода он относился равнодушно, единственное, что мешало и сковывало — это невозможность перейти в привычное измерение, где не было ни пространства, ни времени. Увы, теперь Самаэль был чисто физическим существом. Конечно, сверхбыстрым, сверхвыносливым, крепче любого космического корабля, способного преодолевать немыслимые расстояния, но не тем бессмертным созданием, каким был во времена оные. Естественно, до встречи с архангелом Михаилом, оклеймившим его и лишившим вечности.

Облетев Луну, он «приземлился» на обратной её стороне рядом с неприметным неглубоким кратером диаметром в какую-нибудь сотню метров. Следует заметить, что кратер этот являлся антиподом знаменитого кратера «Альфонс», расположенного на видимой части Луны, но в отличие от своего знаменитого коллеги не имел даже имени.

Самаэль спланировал в центр кратера и мощными лапами принялся рыть спекшийся песок-реголит, который рассыпался под его ударами в пыль. Вскоре появилась трещина, вход в пещеру. Самаэль удвоил усилия, круша твердый базальт. Обломки взмывали вверх, затем плавно, как в замедленной съемке, опускались вниз.