Следом за бесшумно идущим Мортимером, от которого всё так же слабо пахло душистым мылом, Черемушкин направился в коридор. Дергунов забормотал что-то во сне, заворочался и вдруг внятно и жалобно сказал:

— А я? Опять про меня забыли.

Он лежал на диване, поджав ноги, легкий плед сполз на пол. Василий подошел, закрыл ему ноги пледом, заглянул в лицо, убедился, что Лёшка дрыхнет.

— Не отставать, — донеслось из коридора…

Казалось, они попали в другой город. Улица вроде та, но и освещена она щедро, по-московски, и вместо выщербленного асфальта брусчатка, как в старой Вене, и фонари особенные, ажурные, как в несравненной Праге, и загадочно мерцающие витрины магазинов, и повсюду уютные будто бы игрушечные кафе, и столики, огороженные зелеными кустами, за которыми сидят и потягивают холодное темное пиво никуда не спешащие люди, у которых впереди целая ночь — волшебная, теплая, но не душная, а за домами потусторонне взмывают в черное звездное небо зеркальные небоскребы, слабо подсвеченные закутанной в серебряную дымку круглой голубой луной.

— Фантастика, — зачарованно сказал Черемушкин. — Откуда всё это?

Мортимер не ответил. Из темного переулка вывернул и остановился перед ними сверкающий розовым лаком длинный лимузин, тот самый, на котором укатил в неизвестность преобразившийся Хлой Марасович Берц.

В просторном салоне с пятью рядами кресел было темно. Они устроились в удобных креслах, и машина тронулась. Черемушкин всё никак не мог рассмотреть шофера, хотя тот сидел как вкопанный, лишь изредка поднимал голову в шестиклинке с лакированным козырьком, чтобы посмотреть в зеркало. Сам он, водитель, в этом зеркале над лобовым стеклом почему-то не отражался, как Черемушкин ни прилаживался — и справа посмотрит, и слева, ну нету никого и всё тут.

— Да не вертись ты, — сказал Мортимер. — Тебе-то что?

Между тем шофер переключил скорость, поддал газу, и машина помчалась всё быстрее и быстрее. В окнах замелькали дома, фонари слились в одну желтую полосу, затем всё унеслось назад, остались лишь черный купол неба да скудно освещённая луной полоса асфальта. Почему-то казалось, что они всё время мчатся под гору, земля вдруг сделалась с овчинку, и дорога уходила куда-то вниз. А, может, и правда вниз?

— Мэ-э, — проблеял Черемушкин. — Уж не в преисподнюю ли мы направляемся?

— Типун тебе на язык, — сказал Мортимер и вдруг хихикнул. — Что, боязно? А хотелось бы?.. Ладно, ладно, шучу. Мы едем к Порталу, там ты увидишь всю мощь, всё величие нашего Проекта.

Небо посветлело, а через пару минут, когда лимузин перевалил пригорок, снизу вдруг ударили сотни голубых прожекторов. Впереди, метрах в пятидесяти, ясно обозначился обрыв, но водитель и не подумал сбавить скорость. Эти жалкие метры быстро закончились, машина, очутившись на краю, опрокинулась вниз, но то ли зацепилась задними колесами, то ли что-то ещё её затормозило, короче она повисла на отвесной стене, готовая в любой момент рухнуть в бездну, на дне которой угадывались какие-то серые постройки с ажурными выступами, жуткое переплетение матовых труб, аспидно-черные кубы на фоне бирюзовой травы, узкие каналы со струящейся водой, ещё что-то физически плотное, твердое. Черемушкин, обмирая, зажмурился, и тут же услышал язвительный голос Мортимера:

— Обмельчал народец. Раньше-то, помнится, до потопа, и по воде аки посуху ходили, и вообще левитацией владели, а что сейчас? Глаза-то открой, добрый молодец.

Черемушкин послушно открыл глаза. Всё то, что устрашало его на далеком дне пропасти, приобрело пусть фантастический, непривычный, но вполне благопристойный вид, потому что находилось не внизу, а впереди. Серые постройки превратились в двадцатиэтажные застекленные сооружения, излучающие голубое свечение, а выступы над ними — в некое подобие устремленных в небо решетчатых антенн. Трубы опустились под землю, то есть их как бы не было, черные же кубы по сравнению со стеклянными постройками оказались приземистыми, всего лишь пять этажей в высоту, хотя в ширине ничем им не уступали. Вся эта если можно так выразиться промышленная площадка находилась в поросшей зеленой, а вовсе не бирюзовой, как показалось сверху, травой обширной долине, по краям которой угадывались черные возвышенности.

— Это и есть Портал? — спросил Черемушкин.

Мортимер обиженно засопел.

— Впечатляет, — добавил Черемушкин.

Мортимер заулыбался.

— Но портал — это, как я помню, ворота, прямой доступ, — сказал Черемушкин. — Не вижу связи.

— Именно здесь осуществляется прямая связь, — несколько раздраженно сказал Мортимер. — Начитались, понимаете.

И добавил: «Трогай, Саврасов». Водитель немедленно нажал педаль газа.

«Саврасов, — подумал Черемушкин. — Уж не тот ли Саврасов, который беглый зэк? Да нет, чушь какая-то, хотя фиг его знает. У местных витиеватые имена, а этот — Саврасов».

Поерзав, он придвинулся к Мортимеру и зашептал:

— Саврасов случаем не наш?

— Ваш, — басисто ответил тот. — Но уже и не ваш, а скорее наш. Да ты не церемонься, тут все свои. Стоит сказать: «Саврасов, будь добр», и он мигом окажется рядом. Домчит, куда прикажешь.

— К примеру, в Тамбов, — предположил Черемушкин.

Лимузин, мчащийся в это время по горбатому мосту через одетый в серый гранит канал, тряхнуло, и название любимого города Черемушкин проблеял.

— Зачем тебе, орлу, занюханный Тамбов? — искренне удивился Мортимер. — Не далее, чем через неделю на Лубянке появится приказ о переводе тебя в Москву. Возглавишь отдел по изучению аномальных явлений. Хе-хе-хе.

Лимузин затормозил возле одного из стеклянных зданий.

— Откуда вам известно? — сказал Черемушкин, несколько покоробленный этим «хе-хе». — На объекте вы можете распоряжаться, вы тут живете, а вот насчет Лубянки извольте усомниться. Вы что — Господь Бог?

— Не упоминай всуе, — сказал Мортимер. — Выходим.

Вблизи это внушительное здание оказалось совсем не похоже на манхэттенскую свечку из стекла и бетона. Сооружение было как бы вырезано из целого куска прозрачного, источающего голубой свет материала, а все архитектурные признаки, все эти окна, двери, межэтажные перекрытия, искусно намечены.

В стене сам собой образовался проем, куда они с Мортимером вошли. Сразу после этого проем затянулся. Комната, в которой они очутились, была абсолютно кругла и не имела ни дверей, ни, естественно, окон, впрочем, это была вовсе не комната, а лифт. Они спустились вниз и вышли в длинный коридор, который привел их в наполненную хитрыми приборами лабораторию. Здесь наконец-то появились люди в белых халатах и чепчиках, двое мужчин и одна женщина. Между прочим, на дворе была ночь.

Мортимер сказал что-то на непонятном языке. Тотчас мужчины крепко взяли Черемушкина под локотки и повели к белому кожаному креслу. Часы на стене показывали два часа ночи. Он пытался вырваться, но хватка у лаборантов была крепкая. Усадили, как ребенка, и как только голова Черемушкина коснулась мягкого подголовника, он заснул, а когда проснулся, на часах было два часа пять минут. Эти пять минут так его освежили, будто он прокемарил часов десять без просыпу.

Между прочим, лаборатория была пуста, и это его насторожило. Попытался встать, но ноги почему-то не слушались. Повертел головой, всё вроде бы на месте, ничего не исчезло, ничего не прибавилось.

Стремительно вошел Мортимер и сказал:

— Встань, уже можно.

— А где люди? — спросил Черемушкин, вставая.

— Это не люди, — спокойно ответил Мортимер. — Биороботы.

Василий вдруг понял, кого напоминал этот огромный темнокожий безмятежный Мортимер. Фигуру с острова Пасхи, будто с него вытесывали. Интересно — это хорошо или плохо?

— В клинике биороботы? — произнес Черемушкин. — Ну да. Люди же по ночам спят. Что вы со мной сделали?

Подошел к Мортимеру, смело посмотрел снизу вверх.

— Взял анализы, просмотрел родословную, убедился, что годен, — усмехнувшись, ответил Мортимер. — Кое-что подкорректировал, теперь ты поймешь пришельца.