Посмотрел на Семендяева проницательно и вкрадчиво спросил:

— Выпьешь?

— Что именно? — уточнил Семендяев, несколько покоробленный этим бесцеремонным «ты».

— Эликсир, — ответил Мортимер. — Многие просят, да я не даю. Выпьешь?

Семендяев немедленно вспомнил фалернское вино, подарок Воланда Мастеру. Сатана предлагает эликсир вечной молодости, на самом же деле это яд.

— Попозже, — сказал Семендяев. — Премного благодарен. Ещё увидимся.

И вышел, держась к Мортимеру вполоборота и непрерывно, как китайский болванчик, кланяясь.

Уже на следующий день в офисе на Большой Лубянке появился приказ о включении в перечень обязанностей подразделения Черемушкина функции обслуживания Института Инновационных Исследований в городе Знаменске. Особым пунктом заместителем директора Института по режиму и хозяйственной части назначался Семендяев С.С. То есть, непосредственно из-под Черемушкина генерал уходил и подчинялся ему только методически.

Семендяев не знал радоваться или горевать, и вот почему: в подчинение ему попадали известные обалдуи Менанж и Фазаролли, а также, о, Господи, Небирос и Берц. Двое последних ничем кроме похождений по злачным местам столицы себя не проявили.

Приказ этот появился в пятницу.

— Ну что, начальник? — сказал Дергунов Черемушкину. — С тебя клёпка.

— Сергей Сергеевич, — тут же подхватила Лера. — Вася приглашает нас вечером, э-э… Вася, ты куда нас приглашаешь этим вечером?

— В пельменную, — ответил Черемушкин. — Водку и шампанское с собой, а то дорого.

— Я пас, — принялся отнекиваться Семендяев. — Водка с шампанским — это слишком. Это уже ёрш какой-то.

— Северное сияние, — уточнил начитанный Дергунов, поправляя пальцем съехавшие на нос очки.

— Ну, Сергей Сергеич, — сказала Лера. — Вася пошутил. А пойдем-ка мы, пойдем-ка мы в Бал…

— В «Балчуг», — закончил за Леру начитанный Дергунов. — Давно мечтал. Там утка — пальчики оближешь, и рядом с домом. Спать, Сергей Сергеич, будете у меня.

— Не-е, — продолжал гнуть своё Семендяев. — Утка — жирная пища. Это вам, молодежь, в пользу, а мне удар по печени.

— Решено, — отрезал Черемушкин.

— Хорошо, — согласился Семендяев. — Позвольте, я закажу столик, иначе вашим Северным сиянием придется давиться в подворотне…

Пятница, надо сказать, выдалась теплая. Вообще, этот сентябрь, напугав поначалу холодами, перевалив середину смилостивился, потеплел, подобрел. К вечеру поднялся ветер, но не холодный, а поскольку Разумович был уже отпущен, решено было к Балчугу идти пешком.

Семендяев оказался прав — свободных столиков не было, в большом зале было не шумно, играла тихая музыка, но пока в записи, музыканты должны были появиться позже. На низкой эстраде стояли пианино, ударная установка, на стуле лежал золотой саксофон.

Их столик на четыре места стоял у полузакрытого тяжелыми темно-желтыми шторами окна, сквозь которое на фоне серого неба проглядывали купола храма Василия Блаженного и башни Кремля.

Не стоит, пожалуй, долго и нудно описывать обстановку, цвет скатерти на квадратном столе (кстати, пока идеально белой, а потом посмотрим), удобные с деревянными ручками кресла, следует лишь сказать, что в ведерке со льдом уже охлаждалась бутылка шампанского, а в непосредственной близости, через пару столиков, наблюдалась пара до боли знакомых физиономий: Небироса и Берца.

Эти прожигатели жизни нагло заняли целый стол, который был густо уставлен цветами, бутылками и закусками.

Заметив подошедших, прожигатели подняли бокалы и дружно рявкнули: «Салют, камрады».

— От камрадов слышу, — процедил Семендяев и сдержанно кивнул в ответ.

Подошедший официант откуда-то знал Семендяева, обращался по имени-отчеству, отчего тот надулся, как индюк. А поскольку официант ненавязчиво информировал, что сегодня в меню самое лучшее, то у всех выбор оказался одинаковым: буженина, шпигованная чесноком и луком, грибной жульен, заливной судачок, лобстер с шафраном, утка по-пекински с блинчиками. Утка, в которой было не менее двух кило, аккуратно разрезана на куски. Это было общее блюдо. В качестве гарнира к утке сладковатый, с дымком, соус «хойсин», зеленый лук, свежие огурцы.

Ну и, конечно, для всех большая сырная тарелка, маринованные грибки, красные соленые помидоры, рыбная нарезка, фрукты, кто что хочет.

Что тут сказать? Официант, которого Семендяев видел впервые в жизни, оказался прав — всё было невероятно вкусное, об одном он не предупредил, что порции-то нешуточные. Если в буженине, жульене и судаке было по 100 грамм, то в лобстере одного только мяса все 450. Уже после лобстера можно было расходиться по домам, но тут на подогретом блюде поднесли утку с блинчиками. Как откажешься?

Между тем, уже было девять вечера, они сидели за столом два с половиной часа, вовсю играл джаз-бенд и играл очень прилично, уже за окном горели уличные фонари и нарядно светились кремлевские башни и храм.

Они ели и болтали. Утка была отменная, вот только хваленый соус «хойсин» отдавал «жидким дымом». Но отдавал после шампанского, а после водки не отдавал.

Тут эдак вальяжно подошел Небирос, нагнулся к Черемушкину и сказал на ухо:

— Сейчас начнется, вы не суетитесь. Сами справимся.

И отошел.

— Что ему нужно? — спросил Семендяев, но Черемушкин ответить не успел, потому что музыканты резко прекратили играть нестареющий свинг.

У эстрады стоял молодой чернявый носатый человек в новеньком, прекрасно сидящем на нем костюме и что-то неторопливо вытаскивал из внутреннего кармана пиджака. Джазисты переглядывались. Из пиджака появился вороненый пистолет.

— Ну? — сказал человек. — Прошу по-хорошему: лезгинку. Или сами спляшете?

С перепугу ударник выдал на малом барабане трескучую дробь, к нему, подправляя ритм, присоединился контрабасист, к последнему, корректируя мелодию, подключился саксофонист, ударил по струнам гитарист, пробежался по клавишам пианист, и пошла-поехала забористая лезгинка, от которой уже все потихоньку отвыкли.

Чернявый начал приплясывать, вертя над головой вороненым пистолетом, пошёл на цыпочках, и ну выделывать ногами «ковырялочки», с пятки на носок, с носка на пятку, да так быстро, так ловко. А вот и выбросы ногами пошли и двойной ход по кругу с прищелкиванием твердыми каблуками. Красота.

— А не попробовать ли и мне? — пробормотал Семендяев, вставая.

— Сидеть, — сказал Черемушкин, но уже из-за своего стола вышел Небирос и, проходя мимо, плечиком подпихнул Семендяева. Тот плюхнулся обратно в кресло.

Небирос, пританцовывая, быстро передвигался к эстраде. Он тоже был чернявый, тоже статный, тоже молодой, и тоже хотел сбацать лезгинку, которая, говорят, вовсе даже и не танец, а вид спорта, единоборство, кто кого перетанцует.

— Эй, эй, — раздалось из дальнего конца зала.

Там из-за столика встали четверо. К ним, опустив голову, пошёл знакомиться Берц.

— Как интересно, — сказала Лера, переводя взгляд с Небироса на Берца и обратно. — Вот вам и прожигатели жизни.

Небирос уже подошел к эстраде, принялся изображать танец, получилось ахово, коряво. Презрительно усмехнувшись, парень с пистолетом начал двигаться в два раза быстрее. Небирос между тем исправлялся на глазах, а спустя минуту выделывал коленца как заправский танцор. Двигались они по кругу, синхронно, хоть по секундомеру засекай. В какой-то момент Небирос неловко взмахнул рукой и выбил у парня пистолет, который улетел на эстраду. Барабанщик едва успел увернуться.

Тем временем, у четверых в конце зала появились в руках короткие автоматы. Предупредительная очередь в потолок, отчего посыпалась отбитая штукатурка, следующая — в надвигающегося Берца. Тот не стал медлить, в мгновение ока оказался рядом, одним движением выбил автоматы. Вот рев-то поднялся, у кого правая рука была сломана, у кого левая.

Танец мгновенно прекратился. Чернявый повел плечами, из рукавов с лязгом выдвинулись острые стальные когти, удлинив руки на полметра. Небирос выхватил из воздуха острую саблю, какой бравые казаки перерубают чугунную ограду, ловким движением отмахнул пару стальных «пальцев» на левой руке. Из обрубленной «культи» вырвалась тугая струя черной крови, которую парень направил в глаза Небиросу. Тот успел уклониться, жестом показал «не балуй».