Тут-то и пригодилась давешняя дубина. Меткий удар торцом в тощий живот свалил «Сердюка» с ног. Дергунов замахнулся было, чтобы уж наверняка, но тут псевдо-Сердюк, втянув голову в плечи, писклявенько так сказал:

— Сжалься, мил человек. Нету у меня артефакта и не было.

Вслед за чем свирепым тигром кинулся Дергунову в ноги и свалил-таки, подлец. Навалился сверху, прохрипел, дыша чесноком:

— Тебя тут звали? Тебя тут не звали, а стало быть шиш тебе, а не артефакт.

Надавил острым локтем на горло, принялся душить, шипя: «Тут тебя, стало быть, и похороним. Никто и не хватится».

Серьезно в этой дурноватой жизни Дергунову драться не приходилось, так — по мелочи, в основном молотя по воздуху, и все потому, что не смел бить человека по лицу, ставил себя на место этого человека и… руки опускались, зато включались ноги. А вот бегать он умел. Но сейчас дело было серьезное, «Сердюк» был жилист и силен, скелет-то имел стальной.

И вновь случилось что-то необъяснимое, не иначе как Мортимер помог. Дергаясь, Дергунов заехал коленом противнику в пах, не особенно и сильно заехал, но тот вдруг отлетел метров на пять в сторону и затих на траве, однако пока Лёшка вставал, пришел в себя и кинулся к дырке в заборе…

«Сердюк» держал курс на музей истории. Бежал он размашисто, делая трехметровые шаги, так что Дергунов держался далеко позади. Уже издали, метрах в пятидесяти от музея, он начал визгливо орать. Лёшка увидел, как из дверей выметнулась толстенная Нинель Эвальдовна Коробченко и со страшной скоростью помчалась к вокзалу. «Сердюк» же заскочил в дверь и закрыл дверь на задвижку.

«Куда мне?» — подумал Дергунов и услышал голос Мортимера: «За Коробченко».

Дергунов взял наискосок, срезав без малых десять метров. «Сердюк» следил за ним, сплющив нос о стекло.

Вдали, на своей пятиэтажке, гулко гавкал биомакет Трезор, было жарко, душно, прохожих было мало, все были какие-то снулые, еле ноги тащили, глаза прятали…

Коробченко вихрем промчалась мимо станции Невель-1 и, тряся окороками, рванула прочь от города сперва вдоль железнодорожной колеи, потом уходя от нее влево. Дергунов, сам неплохой бегун, начал отставать. Жирная спина впереди становилась всё меньше, меньше, а колдобины и ухабы всё больше. Вновь появились рельсы, шпалы, Дергунов перемахнул их, подумав «Понастроили тут». За этой железнодорожной веткой начинался лес, куда и нырнула Коробченко.

Дальше Дергунов ориентировался по треску и шуму, оставляемому кубышкой Коробченко в сухом лесу. Здесь было не так жарко, зато начали донимать комары. Треск внезапно стих, спустя какое-то время приглушенно заскрежетал металл, что-то мягко, игрушечно хлопнуло, и всё.

Дергунов вышел на поляну, здесь, судя по всему, Коробченко остановилась, потом пропала. Куда же это она, дери ее за ногу, запропастилась?

Облазив поляну, Дергунов сделал вывод: нет, не здесь, но где-то рядом. Принялся ходить кругами и вдруг понял, что ничего не получится. Пусть даже он найдет эту нору, куда спряталась Коробченко, ему туда не попасть. Там сидит Сердюк, который мастер на все руки, который эту свою нору оборудовал так, что ни одна тварь не просочится. И вообще, глупость это была и большая самонадеянность — ехать сюда, за тридевять земель, без всякого местного подкрепления. На Мортимера надежда маленькая, он то есть, то его не дозовешься. А подкрепление должно быть материальным, весомым, чтобы, скажем, догнать, или, положим, дать в морду, или, допустим, яму вырыть. Операция должна быть операцией, а не прогулкой при луне. Серьезное дело делаем, но делаем несерьезно. Даже обычной фомки нету, чтобы открыть дверь. Где она, кстати, проклятая, дверь эта?

Эти мысленные претензии, между прочим весьма справедливые, немного отвлекли. Но, естественно, немедленно возник другой вопрос, а именно: он найдет дверь, даже откроет ее, и что он будет делать против Сердюка, у которого как минимум лом в запасе?

— Господин, — позвал он.

Ответа не было.

Что-то массивное на недалекой опушке с ходу вломилось в кусты, принялось продираться к поляне, да так истово принялось, так целеустремленно. Вскоре к хрусту прибавилось азартное сопение. Дергунов понял — это Трезор, и спрятался за широкую сосну.

Трезор между тем на своих мощных лапах перемахнул поляну, съехал, поджав хвост, в неглубокий овражек, мимо которого Дергунов прошел уже пару раз, и коротко гавкнул. Приглушенно заскрежетал металл, Дергунов метнулся к овражку, уцепился за хвост вползающего в приоткрытый люк Трезора и вместе с ним свалился в ярко освещённый, выкрашенный серебряной краской бункер. Успел заметить, что в бункере нет ни людей, ни мебели, а пол земляной, хорошо утоптанный. И ещё — вдали неравномерно и нещадно колотили по чему-то твердому.

Трезор, грозно ощерившись, повернул голову, Дергунов поспешно отпустил хвост. Пес отвернулся, но Дергунов готов был поспорить, что взгляд у него был уже не тот, что прежде, — дурной, упертый, звериный, — а внимательный, изучающий. Да и вел он себя вовсе не так, как раньше, вообще вел себя не как собака. Попробуй ухвати кабыздоха за хвост, он тебе так ухватит. И посетила Дергунова догадка, что Мортимер поработал над Трезором.

— Трезор, — глухо позвал мужской голос откуда-то из недр земли.

Мастиф посмотрел на Дергунова, как бы приглашая за собой, и затрусил под уклон в узкий провал тускло освещённого коридора навстречу сдавленным оханьям и немилосердному грохоту…

Сердюк был огромен, как скала, а потому ужасен. Он не помещался в просторной пещере, голова его на согбенной шее упиралась в высокий каменный свод, с которого сыпались камни. Это Коробченко, взобравшаяся на воздвигнутые вдоль стен леса, что есть мочи колотила стальным молотом по куполу, расширяя его. Сердюк, постанывая, отмахивался от осколков. Несмотря на размеры, это несомненно был он. Факела на стенах коптили, давали мало света и делали картину совершенно нереальной. Опустив молот, Коробченко принялась вглядываться, кто это там явился, разглядела при неверном свете и визгливо объявила: «Игорь Степанович, дорогуша, это он. Какая наглость».

— Трезор, — сказал Сердюк и протянул руку, чтобы погладить пса, но не стал этого делать, поостерегся раздавить. — Ты кого же сюда привел? Ты врага привел, дружок, вора, который хочет нас обокрасть. Исправь ошибку-то, исправь. Ату его, рви, кромсай.

Последние слова он проревел так громко, что зашатались и рухнули хлипкие леса. Коробченко повисла над 25-метровой бездной, уцепившись за выемку в потолке и дрыгая пухленькими ножками. Сердюк, протянув руку, снял её, опустил на пол. Трезор, поскуливая, стоял на месте, поглядывал то на монстра хозяина, то на Дергунова.

Лёшка попятился к выходу, зацепился ногой за железную трубу, упал, и с ужасом понял, что сейчас от него останется мокрое место. Сердюковская ладонь опускалась неотвратимо, как тапок на таракана. Всё же он успел откатиться к стене, Сердюк не достал. В следующую секунду Дергунов юркнул в узкий коридор.

— А-а-а, — закричала Коробченко, несясь за Лёшкой с куском арматуры.

Трезор прыгнул на нее, свалил с ног, клацнул зубами у самого горла, давая понять, что на первый раз помиловал, затем метнулся в коридор вслед за Дергуновым.

Самое забавное, что Лёшка не знал, как выглядит артефакт. Подразумевалось, что Сердюк, образумившись, сам отдаст его. Либо продаст, что выглядело более вероятно. Черемушкин артефакта в глаза не видел, поэтому никаких объяснений не дал, Мортимер, ясное дело, видел, поскольку именно он формулировал задание, но тоже промолчал. Спрашивается, почему?

— Господин, — позвал Дергунов. — Нужна ваша помощь. С Сердюком я не справлюсь.

Ответа не последовало. Из пещеры донесся тяжелый вздох, запричитала Коробченко.

— Он не знает, — сдавленно сказал Сердюк. — Ладно, попробуй, чем черт не шутит. Постой-постой, никак не выну…

Спустя минуту в коридоре появилась насупленная Нинель Эвальдовна, сунула Дергунову серую коробочку и надменно заявила: