— Спасибо, утешил, — вздохнула она. — Слово-то какое выбрал: «окочурилась». Вроде бы грамотный парень.

— Я нарочно, — признался Иеремия. — Чтобы переключилась и не думала о плохом.

— Психолог хренов, — проворчал Дергунов из левого угла, там, где стояло удобное кресло.

— Кто ещё тут? — спросила Лера.

— Я, — с готовностью отозвался Дергунов.

— Тебя я слышала.

— Ещё я, — сказал Иеремия старший. — Больше никого нету. А вот и Трезор. Ещё Трезор.

— Я градусник поставлю, — сказал Черемушкин. — Может, Мортимера вызвать?

— Нет, — немедленно возразил Иеремия младший. — Вы что, не понимаете? Возвращается то, что было утрачено, на это, батеньки, время нужно.

Иеремия старший хохотнул. Именно так, с «батеньками», он бы и сказал, но слышать это от пацана — увольте. Никак не мог привыкнуть, что малец — это он сам, относился к нему, как к младшему братику.

Стуча когтями по паркету, подошёл Трезор, задышал в ухо, лизнул в щеку.

Все собрались, все, все, все, как вокруг больной.

— Можете расходиться, — сказала Лера. — Я хочу спать…

Рано утром, стараясь не дышать, на цыпочках подошёл Черемушкин, оттопырив ухо, начал прислушиваться. Это было так смешно, что Лера захихикала.

— Как глаза? — спросил он.

Она вытаращилась, поморгала, потом сказала:

— Уже лучше, но с работой пока подожду. Предупреди Олега Павловича.

— Если спросит, — отозвался Черемушкин. — А специально не буду…

Где-то в девять утра, когда Черемушкин с Дергуновым, переговариваясь, ушли на работу, в дверь всунулся Иеремия младший и сказал:

— Ты спишь? Есть разговор.

— Давай, — отозвалась она, поворачиваясь к нему.

Он придвинул стул к кровати, сел.

— Я знаю — Мортимер тебе обо всем сказал, — произнёс он. — Поэтому для тебя не секрет, что жить ты можешь только в Знаменске. Как и я, только у меня никогда не было души. Я не божеское создание, искусственное, гомункулус. Слушай и не перебивай. Твоя душа ушла, но недалеко, и вот этот порошок, надеюсь, вернул её на место. В любой момент можешь уехать из Знаменска.

— Не наговаривай на себя, — сказала Лера. — Ну, какой ты гомункулус? Гомункулус — это коротышка из реторты, поганый злюка, человеконенавистник, а ты хороший парень. Порошка не пожалел. Сейчас я расплачусь.

По щеке её поползла слеза.

— Эй — эй, — насторожился он. — Ты это брось. Ты на жалость не бери. Я про себя всё знаю, мне древний человек рассказал. И про порошок, и про прошлое, и про Серафимов, так что не надо мне тут.

— Ладно, — сказала она, вытирая слезинку. — Что за древний человек?

— Должен же кто-то знать, — пробормотал он. — Дело было так…

Иеремия работал тогда на заводе, и ни о какой трансформации речи не было, потому что он был на хорошем счету. Память о прошлом напрочь отшибло, а настоящее начиналось с того, что он работал на подземном заводе и был далеко не последним. Довольно скоро от конвейера его перевели в бригадиры, потом сделали начальником участка.

Однажды он проснулся с новым знанием — бродильное дело, так это называлось. Откуда берётся новое знание, никто не знал, но это был знак, что ты чувак не простой, начальство приметило твои старания и собирается тебя повысить. Насчёт своего повышения, то есть куда, он тоже знал — во вновь открытую Галерею.

Но эта ночь была не так проста, также ему приснился древний человек, который объяснил, как его, древнего, найти. Это важно.

Сны для гомункулусов (будем их называть так) имели значимое значение, поскольку посылались крайне редко, и любое пожелание, идущее оттуда, воспринималось, как приказ. То есть, под козырёк. Но дело осложнялось тем, что древнего человека можно было найти, лишь перейдя жёлтую черту, а это категорически запрещалось, ибо за чертой действовало убийственное излучение.

Тем не менее, приказ есть приказ. На обеде Иеремия оправился не в столовую, а открыл дежурным ключом заднюю дверь и, пройдя мимо длинной череды специальных контейнеров, остановился перед этой магической чертой. Вот тут-то ретивое заколотилось, однако сразу возник извечный вопрос: если так страшна территория за чертой, то что мешает поставить здесь глухую стену? Нет, следи, чтобы никто не пересёк.

Вокруг никого не было, никто за ним не следил, боялись, наверное, лишний раз подходить к опасному месту.

Иеремия закрыл глаза и сделал шаг. И ничего не почувствовал, хотя грозный рубеж остался позади. Он побежал в темноту на слабый мерцающий огонёк, который возник сам по себе. Об этом огоньке предупреждал древний человек, значит сон был истинный. Пол был чистый, ровный, и Иеремия прибавил ходу, не хватало ещё опоздать с обеда.

Огонёк освещал закрытую дверь, не совсем обычную, деревянную или стальную, как всё было на заводе, а мягкую на ощупь, теплую, легко покалывающую пальцы, точно сквозь неё был пропущен слабый ток.

За дверью находилось большое и высокое хорошо освещённое помещение, уставленное непонятного назначения оборудованием весьма странного вида. Через секунду Иеремия понял, в чем странность: помещение предназначалось для великанов ростом под двадцать метров. Вот для них тут было самое то, всё по размерчику.

— Иеремия? — глухим низким голосом спросил кто-то пока невидимый. Непонятно было, откуда говорят.

Иеремия завертел головой и увидел, что из-за огромного черного пластикового шкафа выходит некто с вросшей в плечи головой, широченными плечами, одетый в полосатую разноцветную накидку, из-под которой торчат обросшие черными волосами босые смуглые ноги. В помещении было тепло, даже жарко, и чисто, поэтому можно было и босиком.

Через мгновение Иеремия увидел, что загорелое лицо незнакомца сплошь заросло бородой, доходящей до глаз, и что борода эта так широка, что напрочь скрывает шею.

— Почему не отвечаешь? — сказал человек. — Вижу, что Иеремия, но надо же отвечать, а то будто не я, а ты древний невоспитанный человек.

— Да, да, извините, — ответил Иеремия. — Он самый и есть. В смысле Иеремия.

— За воспитание двойка, — сказал человек, подходя и ощупывая его взглядом живых черных глаз. — Сразу к делу, потому как времени в обрез. Всё, что ты видишь, — широко повёл рукой, — осталось от Серафимов. Я называю это лабораторией, именно отсюда создавался Портал, Стеклянное море и прочее, что вошло в состав Объекта. Всё стандартно, всё отработано, но в один прекрасный миг происходит невероятное. Сбой ускорителя под Женевой вызывает сбой в ноосфере планеты, Объект выпадает в осадок в вашем измерении и обретает вещественность. Ты, Иеремия, и тебе подобные также обретаете вещественность, но поскольку до статуса существ доведены не были, то так и остаётесь лишёнными души полуфабрикатами, недосуществами. Скажите спасибо ученым из ЦЕРНа.

— А кем мы должны были стать? — спросил Иеремия.

— Вы должны были заменить существующее человечество, — ответил древний человек. — Нынешнее потеряло доверие Высших Сил.

— Стало быть, земляне, сами не зная того, нечаянно спасли себя? — сказал Иеремия.

— Да, на данном этапе, — древний человек почесал бороду и смачно зевнул. — Устал, как собака.

— Зачем вызывали? — спросил Иеремия. — Если кто узнает — мне крышка.

— Тебе разве не интересно? — усмехнулся древний. — Когда вернутся Серафимы, они всё исправят, и ты будешь полноценным человеком.

— Что же не вернулись?

— Миленький, я не Бог, — ответил древний. — Наверное, держат отчет, почему их техника отказала от комариного писка. Откреститься трудно, братишка, всё-таки масштабы несоизмеримые. А позвал я тебя потому, что ты единственный, способный на контакт. Набери из этой коробки порошка, он понадобится одному человеку, какому — поймешь позже. Порошок этот — эманация Серафимов, способный воссоединять разъединенные душу и тело.

Иеремия соорудил из листа бумаги большой кулек и занес его над коробкой.

— Нет, нет, немножко, — остановил его древний. — Чтобы можно было спрятать. И заверни в полиэтилен, хоть какая-то защита.