Черемушкин вышел, а когда вернулся с Лерой, то увидел, что Степанов спёкся. Смотрит на Мортимера влюбленными глазами, готов ради него землю грызть.

— Я уже придумал, куда его пристроить, — сказал Мортимер.

— Надо бы начальство предупредить, — переглянувшись с Лерой, заметил Черемушкин.

— Кто твой начальник, Серега? — спросил Мортимер.

— Пошли покажу, — деловито ответил Степанов.

С начальником Степанова, маленьким тощим человечком, сидевшим в кабинете с табличкой «Начальник отдела по общим вопросам», Мортимер общался не больше минуты. Выйдя из кабинета, сказал:

— Всё, Серега, теперь ты на моем иждивении. Положим тебе для начала, э-э, три, нет, четыре тысячи.

— Рублей? — лицо у Степанова вытянулось.

— Долларов, — Мортимер похлопал его по плечу. — Хотя доллар вот-вот сдохнет. Решено — евро.

— Начальник не возражал? — сияя, спросил Степанов.

— Ещё как возражал, — ответил Мортимер. — Ты, оказывается, первый регбист. Я вместо тебя предложил двух надежных ребят. И, естественно, тыщу евро на лапу.

— Размах у вас, Олег Павлович, — восхищенно произнес Степанов. — Барин.

Полез целовать барину ручку, обчмокал всю, обслюнявил.

Мортимер, давясь от смеха, весело подмигнул Черемушкину. Тот вздохнул…

На выходе уже дежурили двое надежных ребят: Менанж и Фазаролли. Уже без кепок, вполне такие приличные парни, в костюмах, при галстуках. Увидев Мортимера, важно ему кивнули, Лере улыбнулись, на Черемушкина же не обратили внимания.

Из вестибюля они спустились на нулевой этаж и вышли в нарядную двустворчатую дверь…

В Москве было сумрачно, ветрено, а Знаменск встретил их ярким слепящим солнцем. Тучи, естественно, разгонял Архаим, не тратиться же на дорогие самолеты ВВС. Мера эта была временная, до введения в действие древней, как мир, и могущественной системы защиты Планзейгер.

Выход (он же вход) из скоростного тоннеля был оформлен под станцию метрополитена. Перед станцией, как водится, имелась широкая площадь, мощёная брусчаткой. Чуть поодаль располагался парк, окружающий десятиэтажную «сталинку», занятую администрацией Института Инновационных Исследований. Всё рядышком.

В настоящий момент какие-то люди в подвесных люльках быстро и сноровисто перекрашивали «сталинку» в белый цвет.

— Будет как в Бухаресте, — объяснил Мортимер. — Ажурный белый город в зеленом кипении парков. Будет лучше Бухареста.

Свистнул вдруг так оглушительно, что все вздрогнули. Из окна на шестом этаже выглянул Берендеев-Куратор.

— Встречай новенького, — крикнул Мортимер. — Покорми, приодень.

Подтолкнул Степанова к массивным дверям, легонько так подтолкнул, но спортсмен-здоровяк пулей влетел в услужливо открывшиеся перед его носом дверьми и с грохотом за ним захлопнувшиеся. Тут же подкатил Саврасов на розовом лимузине, дверь в салон распахнулась.

— До обеда управимся, — сказал Мортимер, первым забираясь в салон.

До Волшебного леса Саврасов мог бы домчать за пару минут, но он специально ехал медленно, чтобы Лера получше рассмотрела Знаменск. А смотреть было на что. Дома нарядны, ухожены, улицы зелены, чисто выметены, ни сориночки, машин практически нет и воздух свеж, прозрачен, пахнет разнотравьем, будто ты не в городе, будто ты на Альпийских лугах. Окна не в черной копоти, как где-нибудь в Москве на проспекте Мира, а радостно блестят, искрятся под лучами солнца. Люди веселы и хорошо одеты, и вообще от всего окружающего ощущение праздника. Хочется улыбаться до ушей и орать что-нибудь восторженное. Черемушкин поневоле вспомнил первые минуты своего пребывания на Объекте, кособокие замызганные домишки, грязь, въедливый запах пакетного супа. Перемены разительные.

Жилые кварталы закончились, потянулись перемежаемые полянами реденькие перелески, и тут Саврасов прибавил скорость.

— Вы, Олег Павлович, просто волшебник, — сказала Лера. — Это Эдем какой-то, город-сказка.

— Именно что Эдем, — подхватил Мортимер и нежно добавил: — Умница ты моя.

Странно, но Черемушкину было приятно это слышать. Не ожидал он этого от Мортимера, не ожидал.

Но вот лимузин свернул вправо, обогнул гористую всхолмленную местность, на которой хорошо было снимать какой-нибудь фантастический боевик, и остановился на опушке кудрявого зеленого леса. Все, включая Саврасова, вышли из машины.

— Чудо какое, — воскликнула Лера и с сияющими глазами повернулась к Черемушкину. Что это на неё нашло?

Было по-летнему тепло, ни ветерка, ни городского звука, как на краю земли, только щебетали невидимые птицы да стрекотали кузнечики. И одуряюще пахло душистой травой.

— Васька, ежевика, — прошептала Лера. — Сто лет не ела.

Вприпрыжку побежала к кустам. Черемушкин пожал плечами, не за ежевикой, в конце концов, приехали.

— В том-то и дело, что за ежевикой, — сказал ему Мортимер. — Давай, парень, ты ещё такого не видел, мы подъедем попозже.

И крикнул Лере, которая уже положила в рот черную пупырчатую ягоду:

— Не заблудитесь, лес большой.

Лера помахала ему рукой.

— Но зачем? — сказал Черемушкин, не видя смысла в происходящем. — Кофе в рабочее время пить нельзя, а ежевику уплетать — пожалуйста.

— Работа всякая бывает, Василий, — ответил ему Мортимер. — Если начальник просит — уважь. Начальнику виднее. И вообще, почитал бы ты, Вася, законы Мерфи, а то сидит в тебе этакий забубенный сухарь.

Лимузин, пыля, умчался.

Нет-нет, был в этом какой-то подвох, Мортимер ничего просто так не делал.

— Малыш, — сказал Черемушкин, подходя к Лере. — Мортимер подкинул дохлую кошку. Здесь, поди, на каждом дереве веб-камера, так что полакомимся тут, на опушке, а дальше не пойдем. Лады?

— Нет, — ответила Лера. — Не лады.

Черемушкин плелся вслед за Лерой и поневоле поглядывал по сторонам. И всё больше убеждался в том, что они в этом нарядном лесу первые, никого до них не было. Ни тропиночки, ни окурка, ни коровьей лепешки. Ни одной сухой веточки, ни единого пня, всё вылизано, вычищено, но в то же время это не бутафория. Так, наверное, в свое время рос самый-самый первый лес, когда ещё не было старых деревьев, все начали подрастать в одно время.

И ещё — это был очень странный лес: яблони, дубки, кусты лещины со спелыми орехами, березки и груши, всё вперемежку, на полянах крупные красные налитые помидоры, от которых сгибаются ветки, а рядом спрятавшийся в широких колючих листьях золотисто-коричневый плод ананаса. Тут же крупная, с мелкое яблоко земляника, острые стрелы зеленого лука, не поляна, а овощная палатка.

— Так не бывает, — сказал Черемушкин, срывая алую землянику и впиваясь в неё зубами.

Следующая поляна была сплошь занята цветами, от их пестроты рябило в глазах.

— Вот ты говоришь, что так не бывает, — сказала Лера. — У кого-то не бывает, а у нас бывает. Или тебе лучше, когда натоптано, нагажено, наплевано? Ой, что это я говорю? Прости меня, Господи.

«Это бесовство, Лерочка», — хотел сказать Черемушкин, но не сказал. Что-то остановило, не хотел показаться занудой.

В голубом без единой тучки небе возникла темная точка. Вот она, ослепительно блеснув, пошла куда-то вбок, к горизонту, потом резко изменила направление и начала снижаться точно на них, будто другого места не было. Да хоть завались, сказал бы Лёшка Дергунов. Нет, приспичило именно сюда, именно на голову людям. Действие это сопровождалось душераздирающим воем.

Схватив Леру за руку, Черемушкин заметался от поляны к поляне, но противное НЛО, стремительно вырастая в размерах, метило точно на суетящуюся парочку.

Выскочив на очередную поляну, они кинулись к огромному баобабу, по которому, резвясь, скакала парочка краснозадых бабуинов. Баобаб этот в отличие от своих африканских собратьев местом обитания выбрал не открытое пространство, а жутко смешанный лес, да ещё поблизости от крепкой, не всяким алмазным сверлом возьмешь, скалы. А в скале этой, между прочим, имелась глубокая пещера, куда и забилась наша влюбленная парочка. Спустя пару секунд к ним присоединились бабуины, а ещё через десять секунд на баобаб, круша и сминая его, свалилось незваное НЛО.