Черемушкин с Дергуновым переглянулись. В самом деле — что это вдруг нашло?

— Ладно, ладно, шучу, — Небирос миролюбиво поднял ладони. — Дело вовсе не в этом. Василий Артемьевич, вы не могли бы поспособствовать, Лере нужна работа в вашем офисе. Я вас убедительно прошу.

«Что это мы всё высоким штилем? — скучнея, подумал Черемушкин. — Двадцать первый век на дворе, вокруг мат-перемат, новые графья вперемежку с бомжами, разрыв в доходах сумасшедший, того и гляди крепостное право вернется».

— Вот если бы Мортимер приказал, — тихо сказал он, понимая, что не прав, что не стоит переть против рожна, себе же дороже выйдет, и тут же услышал явственное: «Приказываю. Это ценный кадр».

— Хорошо, — произнес Черемушкин. — Конечно, помогу.

— Умничка, — сказал Небирос и подмигнул ему, как бы говоря: ну что, парень, тебе все карты в руки…

Всё было чудесно, всё было прекрасно, Черемушкин сидел рядом с Лерой и угощал конфетами, а несчастный Лёшка, придавленный тяжелой рукой Берца, которую тот, дружески обняв Дергунова, положил ему на плечи, грустно смотрел по сторонам, избегая глядеть на расположившуюся напротив парочку. Порою Лера бросала на него томный взгляд, и Лёшке хотелось выть.

— Однако, — спохватился Черемушкин, взглянув на часы. — Первый час, завтра рано вставать.

Шепнул Лере: «Я вас провожу».

— Я на машине, — ответила она.

— Вот до неё и провожу, — сказал он.

Во дворе было темно, тусклые фонари освещали подъезды да дорожку, где-то неподалеку орала и гукала молодежь.

До машины оставалось метров десять, когда из кустов вынырнула темная бесформенная фигура и выстрелила Черемушкину в голову. Тот отпрянул, пуля ударила в левое плечо, рука тут же онемела. Выстрелить второй раз помешала метнувшаяся к незнакомцу Лера. Что она сделала, Черемушкин не разглядел, но фигура с утробным выдохом мешком осела на асфальт. От машины уже бежал, вот те раз, Ефим Борисович Разумович. Подбежав к незнакомцу, хватил по темечку чугунным кулаком. Что-то хрустнуло.

— Полюбуйтесь, — сказал Разумович, отступая.

Черемушкин вгляделся. Мешала надвинутая на уши шляпа. Снял её, но не сразу узнал в мордатом, перепачканном грязью бомже Нинель Эвальдовну Коробченко.

— Моя вина, — пробормотал Разумович, взваливая безвольную тушу себе на плечи. — Не уследил.

Поместив Коробченко в багажник черного Вольво, распахнул заднюю дверь перед Лерой.

— Ваша? — полюбопытствовал Черемушкин.

— Папина, — ответила Лера. — Ефим Борисович согласился сегодня быть моим водителем. Вы, кстати, знакомы?

— Как видите, — промямлил Черемушкин, боясь притронуться к ноющему плечу. — По-моему, тут все друг с другом знакомы, — и обратился к Разумовичу: — Вы сбросите Коробченко с моста?

— Не мешало бы, — ответил тот. — Но этим её не убьешь, а она охотится за вами, Василий Артемьевич. Лучше отвезу на Объект, оттуда не удерет. Кстати, стреляла она вот из этого.

И протянул Черемушкину длинноствольный револьвер.

После полуночи рука разнылась не на шутку, Мортимер прислал Саврасова.

В лаборатории два биоробота поместили раздетого по пояс Черемушкина на холодный, как лед, никелированный стол. Василий немедленно начал дрожать.

— Стало быть, нашелся револьвер-то? — сказал Мортимер, подходя.

Был он в белом халате, чепчике, с повязкой на лице, в руке держал устрашающего размера поблескивающий под софитами хирургический скальпель.

— Резать будете? — проблеял Черемушкин.

— Именно что резать, — сухо ответил Мортимер. — Чтоб неповадно было.

— Тогда не тяните, — сказал Черемушкин, закрывая глаза. — А что неповадно-то?

— С мертвяками втихаря общаться, — пояснил Мортимер, обрабатывая черную рану спиртом. — Бдительность терять. Только не говори мне, что ты эту Коробченко в темноте не разглядел.

— Хоть бы усыпили, — шипя от боли, сквозь зубы процедил Черемушкин.

— Ладно, ладно, не дрожи, — сказал Мортимер. — Сейчас всё уймется.

И правда, пару секунд спустя боль утихла.

— На твоем месте должен был быть Дергунов, — произнес Мортимер, отсекая скальпелем омертвевшую ткань. Делал он это споро, умело. — А оказался ты. Хитрая баба, вычислила, кто из вас главный, кто приказывал.

— Мне от этого не легче, — отозвался Черемушкин.

— Стреляла в голову, с двух шагов, — сказал Мортимер. — Не человек, киборг. Они не промахиваются.

— Повезло? — предположил Черемушкин.

— Да нет, — ответил Мортимер. — Кое-чему ты всё-таки в этой лаборатории нахватался. Той ночью, помнишь?

— Не помню.

— Ладно, всему своё время, — сказал Мортимер, вытаскивая пинцетом серую мятую пулю и разглядывая её. Фыркнул вдруг. — Ничего лучшего придумать не смогла, история повторяется. Левое плечо, отравленная пуля, тоже мне Каплан нашлась. Кстати, где револьвер?

— Дома, — ответил Черемушкин.

— Учти, что пули отравлены.

— Чем? — немедленно спросил Черемушкин.

— Рицином, как у Каплан. Это побочный продукт во время переработки клещёвины в касторовое масло. Вроде бы, заурядная операция, но следует учесть, что рицин намного токсичнее цианистого калия.

— И что теперь делать? — спросил Черемушкин, которого вдруг бросило в холодный пот, затошнило, перед глазами поплыло и сделалось невыносимо муторно.

— Жить будешь, — сказал Мортимер, опуская пулю в пластиковый пакет. — У тебя, брат, хороший иммунитет к яду. И не только к яду. Давай-ка теперь поработаем с раной, чтоб не зияла…

Ночью рана не беспокоила, а к утру о вчерашнем покушении напоминал лишь маленький тонкий шрам…

Лера вошла в кабинет Черемушкина ровно в два часа. Документы на неё были уже готовы, ей осталось только написать заявление о приеме на работу.

Он смотрел на неё, склонившую красивую рыжую головку над листом бумаги, и думал: «Спросит — не спросит?».

Расписавшись, она подняла на него огромные свои зеленые глазищи и жалобно сказала:

— Бедненький… Посмотреть можно?

Черемушкин задрал рукав, обнажив плечо, и героически напряг бицепс…

Этой ночью Небирос с Берцем выкрали директора ОИЯИ академика Израэля. Выкрали из собственной спальни в Дубне, всего-то на пару часов, и сделали это так аккуратно, что никто из обитателей скромного особняка ничего не заметил.

Спящего директора доставили в уже знакомую нам лабораторию Обители, где произвели нужную доработку, сделавшую его послушным воле Мортимера, а заодно наградившую отменным здоровьем. Затем отвезли обратно. Академику во время операции ничего не снилось.

На первых порах его превращение выразилось в том, что, проснувшись, он мужественно и уверенно выполнил свой супружеский долг. Между прочим, ему недавно стукнуло шестьдесят восемь. Жена даже прослезилась — наконец-то, в кои-то веки.

Но это, пожалуй, было первой и последней аномалией, в остальном же он ни капельки не изменился, разве что сделался более уверен в себе.

Придя в свой кабинет, академик тут же вынул из сейфа папку с документами, касающимися Объекта в Цнинском лесу. Прежний академик, не превращенный, папки этой побаивался, видя в ней проявление антропологии, графоманства от науки, когда к науке примешивается оголтелый мистицизм. То, что Объект мог возникнуть в результате сбоя в работе ускорителя, он не отрицал, но и не подтверждал, то есть вопрос висел на худеньком волоске. Факты говорили об одном, а научный опыт совсем о другом. Что в этом случае необходимо сделать? Правильно, собрать комиссию, тщательно исследовать Объект, собрать воедино все доводы, все мнения и сделать определенные выводы. Но этого прежний академик не делал, потому что не мог перешагнуть через свои убеждения. Как говорил коллега Гинзбург: Бога нет — и точка, а значит и дьявола нет.

Академик открыл папку и принялся читать, изредка отрываясь на телефонные звонки. Через полчаса (академик владел скорочтением) документы были изучены, после этого он связался с Директором ФСБ, с которым был на дружеской ноге. На дружеской-то на дружеской, однако это не гарантировало успеха — о, это был, пожалуй, самый важный момент. И тем не менее, всё сошло гладко — Директор дал добро, попросив включить в комиссию В.А.Черемушкина.