С пухлой сумкой наперевес, груженной семенами, Коробченко вышла из конторы и направилась по асфальтированной дорожке в сторону плантации. Нести семена и тем более высаживать их было не её делом, это было делом разнорабочих, которых часа два уже она никак не могла разыскать. Поэтому Коробченко про себя ругалась.

Странное дело, в душе она чувствовала к этим туповатым работягам необъяснимую симпатию, а ведь они ей были никто, совершенно посторонние люди, к тому же ленивые. Хуже нет ленивых тупых подчинённых. Ба, да вот они, родимые.

Демиурги валялись на полянке, умаялись, бедняги, граблями махать.

— А ну-ка, — вскричала Коробченко, насупив брови. — Встать, смирно, ползком сюда.

Тут же, вот ведь совпало, из бокового окна конторы выглянул Дергунов и гаркнул:

— Вы, оба, немедленно ко мне…

Через пять минут розовый лимузин умчал усыпленных демиургов в лабораторию Мортимера. Туда же совсем скоро доставили распаренного и раззадоренного Старожила…

У Старожила Мортимер обнаружил фиксационную амнезию, то есть отсутствие памяти на недавние события, что вполне объяснялось его возрастом, поэтому допрос с пристрастием насчет модуля и исполнительного устройства исключался. Старожил был отпущен. С демиургами всё оказалось сложнее.

Своё пребывание в месте взрыва модуля они отрицали, про исполнительное устройство (Бак-Муар) ничего не знали.

Внешне они не изменились, зато приборы показали, что внутренние органы вполне развились и заняли объем, соответствующий человеческому, то есть функционировали по полной программе. Наипаче это касалось головного мозга, который не просто увеличился, но и обзавелся большим количеством извилин, просто непомерно большим. Особенно же Мортимера озадачило то, что у демиургов сама собой возникла и развилась лимбическая система, то самое древнее филогенетическое образование, которое присуще сапиенсу, но никак не биотелу. М-да, загадочка.

Доступ к лимбической системе был заблокирован, что исключало применение скальпеля-сканера прежних хозяев Объекта. А стало быть, невозможно было определить, в каком состоянии находится внедренная в биотело частичка демиурговской души.

«Бак-Муар, — сказал себе охочий до всяческих технических новинок Мортимер. — Некое исполнительное устройство, которое ни с того, ни с сего четко прописалось в астрале. Только что его не было, и вдруг возникло. Место земного нахождения не обозначено. Где было раньше и куда, спрашивается, подевалось? В нём всё дело, в нём, родимом».

То же, кстати, подтверждал и Планзейгер.

Мортимер применил к демиургам сильнейшее внушение, которое смогло бы разговорить любого, но нет, ничего про Бак-Муар не знали. Уж и вялые были, и еле языком шевелили, и глаза под лоб закатывали, нет, ни в какую.

Так и пришлось отпустить.

Мортимер с Тарнеголетом пришли в семь вечера. На входе их поджидал здоровенный, с телёнка, Трезор, который не поленился выйти из своей Vip-будки. Он не рычал, не скалил зубы, просто стоял поперёк брусчатой дорожки. Попробуй, мол, обойти.

— Ничего себе лошадь, — сказал Тарнеголет, держась за Мортимером.

Мортимер свистнул, похлопал себя по колену.

Трезор сорвался с места, подскакал, как конь, и. хлеща по бокам длинным хвостом, встал во весь рост, опершись передними лапами на плечи Мортимера. Лизнул в нос, потянулся к Тарнеголету, но тот загородился руками.

— Хороший мальчик, — сказал Мортимер, похлопав кобеля по мощной шее. — Давай, веди к дому.

— Трезор, — сказала Лера, выходя на веранду. — Марш в конуру, не пугай дорогих гостей.

Трезор виновато поплелся в свою будку, а Лера пошла к ним навстречу, приговаривая: «Кого я вижу. Такие люди и без охраны»…

Стол был накрыт по полной программе, так, чтобы ломился, в три этажа. Легче сказать чего там не было. К примеру, не было запеченной в вине страусиной печени со свининой, да волованов с креветками, остальное всё было. Накрыт он был на первом этаже, в гостиной, напротив распахнутых настежь дверей, чтобы обдувало вечерним холодком.

Сказав гостям, чтобы садились за стол, Лера ушла на кухню, и тут же, затягивая галстук на шее, из внутренних покоев вышел Черемушкин.

— Я же просил Леру с ужином не напрягать, принесём с собой, — сказал ему Мортимер, имеющий при себе тощенький пакет, судя по всему пустой.

— Не обедняем, — улыбаясь, хозяйственно ответил Черемушкин. — Холодильник всегда набит под завязку. Странный какой-то холодильник, едим в три горла, ничего не покупаем, а он полон. Может, я чего-то не понимаю?

— Техника будущего, — туманно произнес Мортимер. — Нанотехнологии, понимаешь, биоинженерия…. Да вот, кстати, из той же серии: скатерть-самобранка.

Вынул из пакета сложенную изнанкой наружу невзрачную клеёнчатую скатерку. Изнанка была в пятнах, не мешало бы отдать в химчистку. Протянул вышедшей с кухни Лере.

— Что же вы стоите? — сказала она, машинально взяв скатерть, и крикнула: — Лёша, братцы Брызгаловы, прошу к столу.

Посмотрела на грязноватую скатерть, перевела непонимающий взгляд на Мортимера, спросила: — Это постирать?

— Ни в коем случае, — ответил Мортимер, садясь на ближайший стул. Тарнеголет тут же устроился рядом. — Кто же стирает раритет, музейную редкость? Этому предмету, дорогая моя, не одна тысяча лет, она настолько уникальна, что даже фигурирует в народных сказках. Поверьте, достать её оказалось невероятно трудно, уж очень велик спрос. Многие правители хотели бы иметь такую, многие толстосумы, у которых миллиарды, но за деньги эту реликвию не купишь.

— Стало быть, эту скатерть-самобранку разворачиваешь, заказываешь, что нужно и сколько нужно, ешь, пьешь, потом заворачиваешь в неё же грязную посуду и объедки и всё исчезает, — стараясь не засмеяться, сказал Черемушкин. — Так?

— Если вам не нужно, я возьму с удовольствием, — вмешался Тарнеголет и повернулся к Мортимеру. — Это ведь подарок, то есть даром?

— Вот спасибо, Олег Павлович, — сказала Лера, пряча самобранку за спину. — Мы ваши вечные должники.

Мортимер согласно кивнул. Да, вечные должники.

По лестнице затопали быстрые ноги, вниз спускались Дергунов и «братья» Брызгаловы, незадолго до прибытия гостей истово помогающие Лере накрывать стол, потом стреканувшие в свои комнаты переодеваться…

Тарнеголет, любящий вкусно поесть, ни в чем себе не отказывал, а вот Мортимер ел мало, что-то нашептывал сидящей рядом Лере и подмигивал наблюдающему за ним Черемушкину, который никак не успевал отвести глаза. Постоянно ловил на шпионстве.

Где-то около восьми Мортимер сделал знак младшему Иеремии, чтобы тот следовал за ним, и вышел во двор. Солнце стояло высоко и не было никакого намека, что уже вечер. Этакий теплый, полный свежего воздуха летний вечер, в то время как вокруг Знаменска стоял стылый иззябший от ледяного дождя лес, а в том же Тамбове дневная температура плясала от двух до семи градусов и никакого тебе солнышка.

Мортимер устроился на лавочке в затянутой лианами беседке, Иеремия сел рядом.

— Ну, как жизнь? — весело спросил Мортимер.

— Я думал — вы будете ругаться, — ответил мальчик.

— С чего вдруг? — сказал Мортимер. — Ты мне поставил на ноги Леру, а я буду ругаться. Шалишь, брат. Напротив, похвалю.

— Спасибо, Ваша Светлость, — прошептал Иеремия.

— А теперь расскажи, как тебе это удалось, — произнес Мортимер. — Почему я не знаю?

— Пощадите, Господин, — понурив голову, пролепетал Иеремия.

— Тогда молчи и не мешай, — строго сказал Мортимер и закрыл глаза.

Тотчас у Иеремии зашумело в голове, окружающее подернулось белой пеленой, он часто-часто заморгал, не помогло. Зачесался лоб, почесал, зазудели уши, он начал их тереть ладошками.

— Не вертись, — приструнил Мортимер.

Иеремия опустил руки, послушно замер. Через секунду он уже клевал носом.

— Ну вот, — услышал он и проснулся.

— Молодец, мы с тобой сработаемся, — продолжил Мортимер. — Совсем не мешал…. За желтой чертой я бывал, там ничего нету кроме посторонних шумов, этаких невнятных наводок, побочных излучений, так сказать. Но обращённые почему-то от этих шумов гибнут. Не все, конечно, процентов сорок.