Лениво солнце брызжет над холмами.

Вдали в долине сизый влажный пар.

В руках тупые ножницы с пружиной.

Под лозами кирпичная земля.

Все маскарад — и этот старый фартук,

И этот мирный, благодатный труд,

И рук чужих неспешное движенье,

И ножниц звяканье среди безмолвных лоз…

Но близко все… Как песнь из детской книги,

На перепутье всплывшая в душе.

Жена хозяина, увядшая Церера,

В соломенной — корзиночкою — шляпке,

Под подбородком затянула бант.

Мы с нею рядом. Сквозь резные листья,

Склонившись к гроздьям, взглянет на меня

И улыбнется вежливо и кротко:

Не правда ли, как наш Прованс красив?

Вы — чужеземец? Там, у вас в России,

Стряслась какая-то, слыхали мы, беда?..

Что ж, поживите в ласковом Провансе,—

Здесь хорошо… и места хватит всем,—

Так я толкую кроткую улыбку

И взгляд участливый еще прекрасных глаз.

За гроздью гроздь летит в мою корзину,—

Крупны, как слива, сочные плоды,

Налет свинца сиреневым румянцем

Тугие виноградины покрыл…

Под сенью листьев налитые кисти

Просвечивают матовым стеклом.

Вот розовый-медовый «Барбаросса»,

Вот желтая-янтарная «Шасла»,

Вот черный-иссиня… Прижмешь к ноздрям — вино!

Полна корзина… Вскинешь на плечо —

Быка бы, кажется, через плечо забросил —

И, спотыкаясь, вдоль разрыхленной гряды

Бредешь к чернеющим у хижины корчагам.

Сползают гроздья в тесное дупло,

Пестом корявым их тесней притопчешь,

Сок хлюпает и радостно шипит.

Раздолье пчелам! Пьют не отрываясь.

Мул у стены, ушастый гастроном,

Кисть оброненную вмиг притянул губами

И хряпает, расставив ноги врозь,

Закрыв глаза в блаженном упоенье…

А рядом на соседней полосе

Верзила-парень, долговязый циркуль,

Застрял в кусте: одной рукою в рот,

Другою — в крутобокую корзину.

Обычай свят: во время сбора ешь,

Не разоришь хозяина, хоть лопни!

Хозяйские внучата между тем,

Лукавые мальчишка и девчонка,

Подкрались сзади к парню, как лисята,

И вымазали вмиг его лицо

Густым багряным соком винограда…

Смеется бабушка, сам парень гулко ржет,

И заливаются неудержимо внуки…

Обычай свят: во время сбора — ешь,

Но если вымажут, то, чур, — не обижайся!

Под зыбкой тенью перечных деревьев

За трапезой полуденной сидим…

На старом ящике палитра вкусных яств:

Багровый срез ослиной колбасы,

Янтарный сыр с коралловою коркой,

Ковш с фигами, — вдоль кожуры лиловой

Припали к трещинкам тигровой масти осы…

Надломишь хлеб — так вкусно хрустнет корка!

Жужжит над бровью пьяная пчела,

В сентябрьском солнце мягко мреют горы,

За скатом шлепает дремотная волна,

И листья лоз так ярко-изумрудны,

И бархатный так темен кипарис,

Что закрываешь медленно глаза,

Чтобы раскрыть их в изумленье снова…

На что смотреть? На дальние леса?

На синие глаза хозяйской внучки?

На сизый остров в дымной полумгле?

В руке стакан. Чуть плещется вино…

Благослови, Господь, простых чужих людей,

Их ясный труд и доброе молчанье,

И руку детскую в ладони неподвижной…

У подножья лесных молчаливых холмов

       Россыпь старых домов.

Пирамидкой замшелой восходит костел,

       Замыкая торжественно дол.

В тихой улочке стены изгибом слились.

       Спит лазурная высь…

Парусит занавеска над входом-норой.

       Гусь кричит под горой.

Здесь, в лавчонке глухой, отдыхает душа.

       Выбирай не спеша

Стопку старых конвертов, лежалый бисквит,

       Колбасу из ослиных копыт…

Пахнет затхлой корицей, алеет томат,

       Мухи томно жужжат,

И хозяин, небритый сухой старичок,

       Равнодушен, как рок.

Вот и почта. Над ящиком стерлись слова.

       Под окошком трава…

Опускай свои письма в прохладную щель,

       Господин менестрель!

За решеткой почтмейстер, усатый бандит,

       Мрачно марки слюнит.

Две старухи, летучие мыши в платках,

       Сжали деньги в руках.

И опять я свободен, как нищий дервиш.

       Влево — мост и камыш,

Вправо — тишь переулка, поющий фонтан,

       И над плеском — лохматый платан.

Колченогие старцы сидят у бистро,

       Олеандр пламенеет пестро…

Средь домов вьется в гору дорога-змея,

       И на каждом пороге — семья.

Сквозь каштаны пылает сверкающий диск.

       Площадь. Пыль. Обелиск.

Как во всех городках, этот камень простой

       Вязью слов испещрен золотой.

Имена, имена… Это голос страны,

       Это скорбное эхо войны:

«Кто б ты ни был, прохожий, замедли в пути

       И детей наших мертвых почти».

Я склоняю чело… Здесь вокруг — их земля,—

       И холмы, и поля…

Только звона своих колокольных часов

       Не слыхать им вовеки веков,

Только в глине чужой под подножьем креста

       Обнажились оскалом уста,

Только ветер чужой, вея буйным крылом,

       Напевает им черный псалом…