На миг забыть — и вновь ты дома:

До неба — тучные скирды,

У риги — пыльная солома,

Дымятся дальние пруды,

Снижаясь, аист тянет к лугу,

Мужик коленом вздел подпругу,—

Все до пастушьей бороды,

Увы, так горестно знакомо!

И бор, замкнувший круг небес,

И за болотцем плеск речонки,

И голосистые девчонки,

С лукошком мчащиеся в лес…

Строй новых изб вдаль вывел срубы.

Сады пестреют в тишине.

Печеным хлебом дышат трубы,

И Жучка дремлет на бревне.

А там под сливой, где белеют

Рубахи вздернутой бока,—

Смотри, под мышками алеют

Два кумачовых лоскутка!

Но как забыть? На облучке

Трясется ксендз с бадьей в охапке,

Перед крыльцом, склонясь к луке,

Гарцует стражник в желтой шапке.

Литовской речи плавный строй

Звенит забытою латынью…

На перекрестке за горой

Христос, распластанный над синью.

А там, у дремлющей опушки

Крестов немецких белый ряд:

Здесь бой кипел, ревели пушки…

Одни живут — другие спят.

Очнись. Нет дома — ты один:

Чужая девочка сквозь тын

Смеется, хлопая в ладони.

В возах — раскормленные кони,

Пылят коровы, мчатся овцы,

Проходят с песнями литовцы —

И месяц, строгий и чужой,

Встает над дальнею межой…

Если взять насос за хобот,

Всхлипнет мерный скрип,

В глубине раздастся ропот,

Вздохи, плеск и хрип,

И из темного раструба

Хлынут в чан ключи:

Подставляй ладони… Любо!

Мойся и рычи…

Утро в двор вползло туманом.

Яблони молчат.

Солнце факелом румяным

Подожгло весь сад.

Не узнать утят весенних:

Ростом с матерей,

С гвалтом лезут на ступени

Кухонных дверей.

Щепка взвилась, как галчонок,

Из-под топора.

Замечтался поросенок

Посреди двора…

За крыльцом у мшистой будки

Всласть зевает пес.

«Что? Не выспался за сутки?

Стыдно? Спрятал нос?»

В огороде вянет вяло

Чахлая ботва.

Покосить?.. В саду у вала

Есть еще трава…

Грудь в плену размахов гибких,

Цокает коса,

Лоб и плечи в каплях липких,

Над спиной — оса.

Видали вы литовские, цветные пояса?

        Как будто вдоль овса —

Средь маков васильковая струится полоса.

Я у ксендза-приятеля в июле был в гостях.

        Средь белых стен, как стяг,

Из поясов настеганных ковер дышал в дверях.

Хозяин сузил щелочки веселых, добрых глаз:

        «Понравилось? Алмаз!

От прихожан в день ангела. Хоть шаху напоказ!..»

В окошко к нам таращился подсолнечник дугой,

        На скатерти рябой

Штоф сидра, мед, вареники и окорок тугой.

Смеясь, мне ксендз показывал мозоли крепких рук:

        «Все сам — и сад, и луг,

И свиньи с поросятами, и огород, и плуг».

Мадонна в звездном венчике сияла со стены.

        Кот жался у спины.

У сада жеребеночек звенел средь тишины.

Хозяин на прощание полез в свой сундучок:

        «На память, мой дружок!»

И подарил мне радужный, литовский поясок.

Веселым этим поясом я очень дорожу…

        Сказать вам? Я скажу:

Какая книга нравится, ту им и заложу.

В воде декламирует жаба.

Спят груши вдоль лона пруда.

Над шапкой зеленого граба

Топорщатся прутья гнезда.

Там аисты, милые птицы,

Семейство серьезных жильцов…

Торчат материнские спицы

И хохлятся спинки птенцов.

С крыльца деревенского дома

Смотрю — и, как сон для меня,

И грохот далекого грома,

И перьев пушистых возня…

И вот… От лугов у дороги,

На фоне грозы, как гонец,

Летит, распластав свои ноги,

С лягушкою в клюве отец.

Дождь схлынул. Замолкли перуны.

На листьях — расплавленный блеск.

Семейство, настроивши струны,

Заводит неслыханный треск.