За час от шального Парижа — Сто метров зеленой земли! У желтой калитки теленок, В кустах контрабасят шмели. Подсолнух дежурит у входа, В столовой складная постель, На грядках капуста в кудряшках… Цыпленок клюет каротель… Женился б на беженке Кате, Кота бы завел… Она бы валялась в кровати, А он бы ей кофе молол. По мудрым канонам природа,— Когда седина в бороде,— Невольно влечет человека Сидеть на своей борозде… Французы давно это знают, А нам это вдвое ясней: Своя тростниковая крыша Всех партий на свете родней! Двоюродной родиной новой Исполнится дух, Когда над калиткой сосновой Свой собственный крикнет петух… Но, горе… Кузьмич в ресторане Всю ночь тарахтит в барабан… Мелькнет негритянская пакля И шведки раскормленный стан, Извилисто ерзают пары, Гнусаво гундосит труба… В антракте он кротко стирает Холодные капли со лба,— И чижик свистит ему с ветки Сквозь дым с потолка, И хмель на садовой беседке В мечтах расправляет рука… Не курит, не пьет, не флиртует, Сам гладит крахмальную грудь. Куда только франки уходят? Не жизнь, а цыганская муть! Кой-что он припас для хозяйства: Передник и старый брезент… Хозяйка (он склеил ей зонтик) Дала ему лейку в презент. Найти б поручительство в банке, Без банка — капут… В коробочке двадцать два франка, А цены на землю растут!.. <1926> Газета * I В освещенном квадрате Вдоль стен рядами В сосновых клетках Кипы газет… Четко и сухо Прерывистой дробью Стрекочет машинка: Спешит — спешит! В углах за столами, Расставив локти, Молчаливые люди Строчат и стригут. Ножницы звякнут, Лист прошуршит, Прищелкнут пальцы, И снова тишь… Зимой и летом Перед глазами Все те же обои, Все тот же пейзаж: За окнами стены, В комнате полки, На зеркале надпись: «Нельзя шуметь». Порой то те, то эти глаза Уплывают за дымом окурка… Из статьи вырастает, качаясь, лоза, На лозе смешная фигурка — Желтый камзолик, вишневый колпак, В бисерных глазках усмешка: «С утра и до ночи все пишешь, чудак? Подумаешь, экая спешка! Что, друг мой, вспомним сегодня с тобой? Под Киевом дачу лесную, Разлив Днепра — простор голубой, Иль Настю, медичку шальную?» Но надо писать, нельзя вспоминать — Додымился окурок до края, И беглые строки ложатся опять, Глобус земной оплетая. Онемеют плечо и рука, Заклубятся в глазах облака, Потолочные звезды в тумане… Смены нет, — работа не ждет: Обозренье — поминки — отчет, Пена дней на словесном экране… Нервной кляксой стрельнуло перо. Не сбежать ли без шляпы в бистро? Чашка кофе пришпорила б сердце… Наклоняются плечи к столу, И газетная Муза в углу Подсыпает в чернильницу перцу. II Без земли и без границ Мы живем в юдоли этой Вроде странствующих птиц С ежедневною газетой… Рано утром взвизгнет трель. Петр Ильич в обычной роли: Из-под двери тащит в щель Белый хвостик бандероли. Как влюбленный гимназист — Неумытый и небритый — У окна в шуршащий лист Погружает он ланиты. Стул скрипит… Под потолок Вьются сизые колечки, Без газетных русских строк Петр Ильич, как гусь без речки: Каждый день к нему под дверь Проникают без отмычки Голоса надежд, потерь — Эхо русской переклички… Кто б ты ни был: врач, шофер, Адвокат ли из Рязани, Вологодский ли актер Иль настройщик из Казани,— На газетной полосе (Поищи лишь там, где надо), Словно русский мак в овсе, Ждет тебя твоя услада. Будешь бриться, а зрачок, Как всегда, вопьется в строчки, Даже чистя пиджачок, Ты прочтешь столбец до точки… А потом, летя в бюро Сквозь французскую столицу, Развернешь ты вновь в метро Предпоследнюю страницу: Слухи — справки — вечера (О ковчег с цыганским пеньем!) И подкидыши пера — Письма «с истинным почтеньем»… А напротив, худ, как хлыст, Не земляк ли твой из Вятки С оборота тот же лист Пробежал во все лопатки. |
