Галдят по-русски? Суд готов.

Каких еще искать резонов?

У эмигрантов нет значков,

Как у собак и фаэтонов.

       Мы европейцев не виним.

       Как занести им в прейскуранты —

       Кто властный хам, кто пилигрим?

       «Mein Gott! Ах, эти эмигранты!»

Но если иезуит-лихач,

Вчера кропавший в «Общем деле»,

По новым вехам дует вскачь

И мажет грязью по панели:

       «Ах, эмиграция! Вертеп!

       Скандалы! Пьянство! Бриллианты!»,

       Невольно крикнешь: «Шут! Ослеп?

       Да разве вы-то — эмигранты?..»

Если б я торговал корсетами,

Кокаином или браслетами,

Если б я был куафером, шофером,

Или секретных дел акушером,—

Не нуждаясь в благословении Пешехонова,

Я бы уехал без оного.

Все такого рода двуногие

Обходятся без всякой идеологии:

Клиентура красных придворных дам

И изобилие советских панам

Создают такую пышную среду,

Что в ней можно жиреть хоть в аду…

Да и техника возвращения

Не представляет для них затруднения:

Почтительное выражение глаз

И превращенный в валюту алмаз.

Но у эмигранта-интеллигента

Душа и тело не из брезента…

Как прикажете начать комиссию?

Прибежать в советскую миссию

И под взглядом глумящихся глаз

Сочинить сто анкетных фраз?

«Прабабка моя сочувствовала капиталистам,

Я же с детства беспартийно тянусь к коммунистам,

Во время старого режима

Пострадал в полку нестерпимо —

За смех во время переклички

Был лишен ефрейторской лычки.

Потупив очи к советскому подножью,

Все свободы считаю буржуазной ложью.

Цель моего возвращения —

Культурное ближним служение…»

Ах, как будут ржать советские снобы!

Еще бы…

«Послушайте, кислый червяк,

У вас в порядке чердак?

Если даже при Троцком, обожавшем „Русское богатство“,

Даже Пешехонов был выслан из красного братства

В числе многих прочих,

Неподходящих для крестьян и рабочих,—

То зачем нам обменная эта кадриль,

Что за гиль!..»

Допустим на миг, что советская братия

Разрешит самораспятие,

Допустим, что после злобных допросов,

Надменных разносов,

Узилищ-чистилищ

Подарят жалкий остаток жизни,

Достойный слизня,

И разрешат эмигрантскому парию

Ради хлеба влезть в канцелярию,

Заниматься статистикой

И прочей дутой эквилибристикой…

Разве там мало своих голодных,

Готовых на все, что угодно?

Ведь цель возвращения —

Культурное ближним служение…

Что там делать свободной музе? Исследовать «книжные знаки»?

Что там делать студенту? Кустарить в «рабфаке»?

Что там делать ученым? Спросите у тех, кто выслан…

Распинаться ведь тоже надо со смыслом.

Чуждый идейного «лампадства»,

Я тоже встарь увлекался «Русским богатством»

(Номера с рассказами Муйжеля, правда, не в счет),

Но сегодня «Богатство» уже не оплот:

Дух и гордость встают на дыбы?

Есть различные на свете рабы,

Но томиться рабом у родного народа —

Подвиг особого рода.

Скажи без коварства:

Сердце ее, как небесное царство,—

Так как званые гости

Не явились на зов,

Она позвала со злости

Калек и слепцов.

За советом вы приходите ко мне?

Я вам дам его, но клятву с вас возьму:

Чтобы я спокоен был вполне,

Обещайте мне не следовать ему.

Учитель: Все блага жизни кто тебе послал?

                Ты сам добыть не мог их — ты ведь мал.

Дитя:      Мой дорогой родитель.

Учитель: А он откуда взял?

Дитя:      От деда, господин учитель.

Учитель: Ах, нет! Да деду кто же дал?

Дитя:      Дед сам достал.

«Как одолеть воробьев? — спросил знакомый садовник,—

Гусениц, жадных жуков, ос и проклятых кротов,

Мух, ненасытных червей и прочую гнусную нечисть?»

«Плюнь! — отвечал я ему: — Пожрут они сами друг друга».

Из общества с коллегой в час ночной

Ученый шел, задумавшись, домой.

«Вам там понравилось?» — Ученый отвечал:

«Будь это книги, — я б их не читал!»