Сквозь кусты из зверинца Повеяло вонью. Башня на солнце Сверкала, как палаш. Вытерла по-орловски Рот ладонью И, качаясь на бедрах, Ушла в шалаш. III У пруда Моторные лодки проползают лениво, И в каждой лодке — шестнадцать голов. Хорошо у пруда дуть черное пиво, Не бродить по киоскам, не щупать ковров… Только радио с дуба хрипло и грубо О любви неземной исступленно орет,— Ощущаешь всей кожей, как вверху из раструба Излучается в воздух лирический пот… Изможденные путники шаркают мимо,— Сорок тысяч предметов и пара лишь глаз. В автокарах, как редьки, сидят пилигримы: Котелки и бинокли, и сиреневый газ. Духота и пылища, распухли все гланды, Башмаки разогрелись, рука, словно плеть… Отдохну и пойду не спеша в Нидерланды. Надо чучело буйвола там посмотреть. 1931 Колониальный день * Со сконфуженной улыбкой Влез я в поезд лилипутский, Подобрал повыше ноги,— В сердце — ветер, в пятках — зуд… Сквозь кусты летят-ныряют Разноцветные киоски,— Дети что ли их слепили Из халвы и пастилы? Тарахтят-гремят колеса… Сонно озеро блеснуло. Здравствуй, башня в бычьих мордах! Сомали! Мадагаскар! Дама рядом вертит ножкой… Ах, сударыня, простите! Не могу ж я разорваться — Или башня, или вы… Кругосветным хороводом Обогнули круг волшебный: В голове лапша цветная, Гроздья крыш и куполов… Полмильона потных ближних! Вправо двинуться иль влево? В ресторан антропофагов? Или к лону синих вод? Под соломенным наметом Глянцевитый, толстый идол На меня уставил строго Пупковидные глаза… Я воткнул ему под мышку Смятый свой путеводитель И, пугливо озираясь, Скрылся в зарослях кустов. В итальянской строгой зале Дышат ангелы прохлады… На стене вдоль карт мигают Светляками маяки. За витриной мелкий жемчуг, Пряжа, кофе и кораллы… Но душа моя надулась: «К черту пряжу! Ухожу!» В нидерландском павильоне Было, право, интересней: На скамейке иностранка Изучала томно план… О кудрей льняная пряжа! О лукавых губ кораллы! И глаза, как зерна кофе — По семнадцать франков фунт… Дотащился до зверинца… На площадке голой спали Львы, брезгливо повернувшись К пестрой публике спиной. В ров жираф забрался тощий И, как нищий, клянчит пищи… Я облатку аспирина Сунул в рот ему, смутясь… В три ряда на бурых скалах Восседали павианы: Может быть, у них был раут Иль научный реферат? На бугре облезлый страус В пыль струей зеленой прыснул… Я смущенно отвернулся И пошел, вздыхая, прочь. Все, что надо, я проделал: Полчаса глазел, как негры, Зверски дергая задами, По помосту дули вскачь… Обошел базар тунисский,— Все духи там перенюхал И купил зачем-то каску Из прессованной трухи… Купол крепости суданской Всласть глазами я ощупал, Сосчитал вверху все палки, Выпирающие вбок… И потом стопой смиренной Обошел я храм Ангкорский… Ах, пожить бы в этом храме Одному недели три! Чтоб у входов часовые Отгоняли всех знакомых, Чтоб во всем огромном храме Только я и дактило… Чтоб… Но сумерки сгустились. Выполз к озеру усталый… О измученные пятки! О прилипший воротник! Переливчатым каскадом Вспыхнул пестрый дым фонтанов,— Я задумчиво и скорбно Ел под елкой бутерброд. Ел и думал, содрогаясь: «Как теперь я с этой каской Проскользну в метро ночное,— В человеческую кашу, В человеческий компот?!» 1931 Картофельная идея *
Я давно уж замечаю: Если утром в час румяный Вы в прохладной тихой кухне Кротко чистите картошку И сочувственно следите, Как пружинистой спиралью Вниз сползает шелуха,— В этот час вас посещают Удивительные мысли… Ритм ножа ли их приносит,— Легкий ритм круговращенья,— Иль движения Жильберты, Добродетельной бретонки, Трущей стекла круглым жестом Над карнизом визави? Мой приятель, Федор Галкин, У стола, склонясь над чашкой, В кофе бублик свой макает И прозрачными глазами, Словно ангел бородатый, Смотрит томно на плиту… Если б он поменьше чавкал, Если б он поменьше хлюпал, Как насос вбирая кофе,— Он бы был милей мне вдвое… Потому что эти звуки, Обливая желчью сердце, Оскверняют тишину. — Федор! — вдумчиво сказал я, Чистя крепкую картошку: — Днем и ночью размышляя Над разрухой мировою, Я пришел к одной идее, Удивительно уютной, Удивительно простой… Если б, друг, из разных наций Отобрать бы всех нас зрячих, Добрых, честных, симпатичных И сговорчивых людей,— И отдать нам во владенье Нежилой хороший остров,— Ах, какое государство Взгромоздили бы мы там! Как хрусталь оно б сияло Над пустыней мировою… Остальные — гвоздь им в душу! — Остальные — нож им в сердце! — Пусть их воют, как шакалы, Пусть запутывают петли, Пусть грызутся, — но без нас. |
