Влезли в поезд — в туристскую кашу, Дым сигарный вцепился в зрачки. Подпирая чужую мамашу, В коридоре считал я толчки. Чемоданы барахтались в сетке. Вспыхнул сизый, чахоточный газ. За окошком фабричные клетки Заструились мильонами глаз… 1922, Рождество Мираж * С девчонками Тосей и Инной В сиреневый утренний час Мы вырыли в пляже пустынном Кривой и глубокий баркас. Борта из песчаного крема. На скамьях пестрели кремни. Из ракушек гордое «Nemo» [3]Вдоль носа белело в тени. Мы влезли в корабль наш пузатый. Я взял капитанскую власть. Купальный костюм полосатый На палке зареял, как снасть. Так много чудес есть на свете! Земля — неизведанный сад… — На Яву? — Но странные дети Шепнули, склонясь: — В Петроград. Кайма набежавшего вала Дрожала, как зыбкий опал. Команда сурово молчала, И ветер косички трепал… По гребням запрыгали баки. Вдали над пустыней седой Сияющей шапкой Исаакий Миражем вставал над водой. Горели прибрежные мели, И кланялся низко камыш: Мы долго в тревоге смотрели На пятна синеющих крыш. И младшая робко спросила: «Причалим иль нет, капитан?..» Склонившись над кругом штурвала, Назад повернул я в туман. <1923> Курортное * I Суша тверже, я не спорю,— Но морская зыбь мудрей… Рано утром выйдешь к морю — К пляске светлых янтарей: Пафос мерных колыханий, Плеск волнистых верениц,— Ни фабричных труб, ни зданий, Ни курортов, ни темниц… Как когда-то в дни Еноха, Неоглядна даль и ширь. Наша гнусная эпоха Не вульгарный ли волдырь? Четвертуем, лжем и воем, Кровь, и грязь, и смрадный грех… Ах, Господь ошибся с Ноем,— Утопить бы к черту всех… Парус встал косою тенью, Трепыхнулся и ослаб. Горизонт цветет сиренью. — Здравствуй, море! — Кто ты? — Раб. II У воды малыш в матроске, Пухлый, тепленький цветок, Плачет, слизывая слезки, И куда-то смотрит вбок. Спинки волн светлее ртути… «Что с тобой? Давай играть!» Он шепнул тихонько: «Mutti»… «Mutti» — это значит — мать. Мать в кабинке ржет с кузеном, И купальное трико Над упитанным коленом Впилось в бедра глубоко. Мальчик, брось! Смотри — из сеток Рыбаки невдалеке Сыпят крошечных креветок… Ишь, как вьются на песке… Ах, как сладко к теплой грудке Ухом ласковым прильнуть! Mutti выползла из будки. — Ну, прощай! — Куда ты? — В путь. III На волне всплыла медуза. Я поймал ее в кувшин: В киселе сквозного пуза Жилки алых паутин. Мерно дышит и колышет Студень влажный и живой, И не видит, и не слышит… Ах, как трудно с головой! Теснота. На взрытом пляже Скоро негде будет лечь. В синеве над морем даже Человеческая речь! В гидропланной этажерке За сто марок — флирт для всех… Лет чрез двести всем по мерке Отведут клочок в орех. Впрочем… дьявол революций — Ненасытный вурдалак… Что же, мой морской Конфуций, Хочешь в море? Вот чудак! IV В загороженной берлоге Греем мясо на песке: Бедра, спины, груди, ноги — Всё в одном сплошном куске. Волосатые Адамы Вяло шлепают девиц. Раскоряченные дамы С балыками вместо лиц… У воды орет фотограф: «Эй, сниматься! Поскорей…» О Колумб, шатун-географ, Ты не видел дикарей!.. Девы, выпятивши груди, Загораживают дам. Луч блаженства в общей груде Так и реет по рядам… А в волнах, вздев дам на плечи, Рой самцов выводит па… Наслаждайся, человече: Это — голая толпа. V За обедом скифский боров, В пиджачке à lа Кокó, Всласть разводит сеть узоров, Лая звонко и легко: «Я — инструктор пчеловодства. Сотни курсов! Пчелы — вот! Всю Европу от банкротства Лишь советский мед спасет…» Врал и жрал — свиная челюсть Хлопотала над жарким. Стол решил: «Ах, мед, вот прелесть!..» Я, томясь, следил за ним. Вот он весь, с нутром и кожей, Из замученной страны: Мутноглазый, пухлорожий, Черт с душою сатаны… Фрау Флакс, отставив палец, Вдруг ко мне склонила рот: «Вы ведь русский?» — Португалец. Что сказать ей?.. Не поймет. |
