Весна цвела в саду. Лазурь вверху сквозила… В пятнадцатом году Под Ломжей это было. <1923> Один из них * Двухпудовые ботфорты, За спиной мешок — горбом, Ноги до крови натерты. За рекой — орудий гром… Наши серые когорты Исчезают за холмом. Я наборщик из Рязани, Беспокойный человек. Там, на рынке, против бани, Жил соперник пекарь-грек: Обольстил модистку Таню, Погубил меня навек… Продал я пиджак и кольца, Все равно ложиться в гроб! Зазвенели колокольцы, У ворот мелькнул сугроб… Записался в добровольцы И попал ко вшам в окоп. Исходил земные дали, Шинеленка, как тряпье… Покурить бы хоть с печали, Да в кисете… Эх, житье! Пленным немцам на привале Под Варшавой роздал все. Подсади, земляк, в повозку, Истомился, не дойти. Застучал приклад о доску, Сердце замерло в груди — Ветер гнет и рвет березку, Пыль кружится на пути. За оврагом перепалка: Пули елочки стригут… Целовала, как русалка, А теперь — терзайся — тут! Хочешь водки? Пей, не жалко! Завтра все равно убьют. <1923> Привал * У походной кухни лентой — Разбитная солдатня. Отогнув подол брезента, Кашевар поит коня… В крышке гречневая каша, В котелке дымятся щи. Небо — синенькая чаша, Над лозой гудят хрущи. Сдунешь к краю лист лавровый, Круглый перец сплюнешь вбок, Откроишь ломоть здоровый, Ешь и смотришь на восток. Спать? Не клонит… Лучше к речке — Гимнастерку простирать. Солнце пышет, как из печки. За прудом темнеет гать. Желтых тел густая каша, Копошась, гудит в воде… Ротный шут, ефрейтор Яша, Рака прячет в бороде. А у рощицы тенистой Сел четвертый взвод в кружок: Русской песней голосистой Захлебнулся бережок. Солнце выше, песня лише: «Таракан мой, таракан!» А басы ворчат все тише: «Заполз Дуне в сарафан…» <1923> Пленные *
У «Червонного Бора» какие-то странные люди. С Марса, что ли, упали? На касках сереют чехлы, Шинелями, как панцирем, туго затянуты груди, А стальные глаза равнодушно-надменны и злы. Вдоль шоссе подбегают пехотные наши михрютки: Интересно! Воюешь, — а с кем, никогда не видал. Тем — табак, тем — краюшку… Трещат и гудят прибаутки. Люди с Марса стоят неподвижнее скал. «Ишь, как волки!» — «Боятся?» — «Что сдуру трепать языками… В плен попал, — так шабаш. Все равно что воскрес…» Отбегает пехота к обозу, гремя котелками. Мерно двинулись каски к вокзалу под темный навес. <1923> Письмо от сына * Хорунжий Львов принес листок, Измятый розовый клочок, И фыркнул: «Вот писака!» Среди листка кружок-пунктир, В кружке каракули: «Здесь мир», А по бокам: «Здесь драка». В кружке царила тишина: Сияло солнце и луна, Средь роз гуляли пары, А по бокам — толпа чертей, Зигзаги огненных плетей И желтые пожары. Внизу в полоске голубой: «Ты не ходи туда, где бой. Целую в глазки. Мишка». Вздохнул хорунжий, сплюнул вбок И спрятал бережно листок: «Шесть лет. Чудак, мальчишка…» <1923> В операционной * В коридоре длинный хвост носилок… Все глаза слились в тревожно-скорбный взгляд. Там за белой дверью красный ад: Нож визжит по кости, как напилок,— Острый, жалкий и звериный крик В сердце вдруг вонзается, как штык… За окном играет майский день. Хорошо б пожить на белом свете!.. Дома — поле, мать, жена и дети — Все темней на бледных лицах тень. |
