VI Лунный щит молчит над пляжем. Зыбь в серебряной пыли. Море матовым миражем Оградилось от земли. В вилле лупят на рояле Разухабистый фокстрот. Бегемот в испанской шали Семенит в курзальный грот… Львы в штанах с чеканной складкой Жмут грудастых белых фей… На веранде, в позе сладкой Голосит тено́р — Орфей. Рвутся вскрики флиртоблуда, Тишину воды дробя… О любовь, земное чудо, Приспособили тебя! К черту!.. Точка… Завтра рано Влажный парус рыбака В зыбь рассветного тумана Окунет мои бока. <1921> Albeck Над всем * Сквозь зеленые буки желтеют чужие поля. Черепицей немецкой покрыты высокие кровли. Рыбаки собирают у берега сети для ловли. В чаще моря застыл белокрылый хребет корабля. Если тихо смотреть из травы, — ничего не случилось, Ничего не случилось в далекой, несчастной земле… Отчего же высокое солнце туманом затмилось, И холодные пальцы дрожат на поникшем челе?.. Лента школьников вышла из рощи к дороге лесной, Сквозь кусты, словно серны, сквозят загорелые ноги, Свист и песни, дробясь откликаются радостно в логе, Лягушонок уходит в канаву припрыжкой смешной. Если уши закрыть и не слушать чужие слова, И поверить на миг, что за ельником русские дети — Как угрюмо потом, колыхаясь, бормочет трава, И зеленые ветви свисают, как черные плети… Мысль, не веря, взлетает над каждым знакомым селом, И кружит вдоль дорог и звенит над родными песками… Чингисхан, содрогаясь, закрыл бы ланиты руками! Словно саван белеет газета под темным стволом. Если чащей к обрыву уйти, — ничего не случилось… Море спит — переливы лучей на сквозном корабле. Может быть, наше черное горе нам только приснилось? Даль молчит. Облака в голубеющей мгле… <1923> Kӧlpinsee «Грубый грохот северного моря…» * Грубый грохот северного моря. Грязным дымом стынут облака. Черный лес, крутой обрыв узоря, Окаймил пустынный борт песка. Скучный плеск, пронизанный шипеньем, Монотонно точит тишину. Разбивая пенный вал на звенья, Насыпь душит мутную волну… На рыбачьем стареньком сарае Камышинка жалобно пищит, И купальня дальняя на сваях Австралийской хижиной торчит. Но сквозь муть маяк вдруг брызнул светом, Словно глаз из-под свинцовых век: Над отчаяньем, над бездной в мире этом Бодрствует бессонный человек. 1922 Kӧlpinsee «Лесов тенистые покровы…» *
Лесов тенистые покровы Взбегают вверх до облаков. Шоссе бежит среди холмов. В возах — вальяжные коровы. Внизу снопы косматой ржи, По пашне гуси ходят чинно, И с резвым криком вдоль межи Бегут две девочки с корзиной. Картошка радостно цветет, Ботва темнеет полосами. Играет ветер волосами, Пчела танцует над усами И телеграфный столб поет. Ах, если б сжечь все корабли, Забыть проклятый день вчерашний, Добыть кусок зеленой пашни И взрезать плугом грудь земли! Пусть там в безумных городах Друг другу головы срывают И горы лжи нагромождают — Здесь мир в полях, в лесах, в садах… В извечных медленных трудах. Струится жизнь сквозь дым столетий, И люди чисты — словно дети. <1923> Искусство * Бог, злой Отец, нас соблазнил Эдемом И предал псам и выгнал скорбных в тьму, И только Музы ласковым гаремом, Как отзвук рая, сходят к нам в тюрьму. Глаза их манят радостью могучей, Бессмертный свет дрожит на их челе… Вставай, мой ближний, бьющийся в падучей, Есть мир иной на этой злой земле! Нет Бога? Что ж… Нас отогреют Музы, Нет правды? — Пусть… Сны жажду утолят. Распятый дух срывает гневно узы И все безумней рвется в Светлый Сад. Из века в век звенит мечта живая, Всех палачей она переживет — Она одна, всех праведных венчая, Нетленной скорбью плещет в эшафот. Без слов Христа, поэта из поэтов, Без слез Бетховена, без Фидиевых грез Одни холмы бесчисленных скелетов Сковал бы смертью мировой мороз. Вставай, мой брат… И робкий, и печальный К твоим ногам склоняюсь я во тьме: Есть мир иной, загадочный и дальний,— Любовь поет и в склепе, и в тюрьме. |
