В стране Петрарки * (Натуралистический романс) Блоха впилась в спинной хребет, Луна лобзает переулок. Мои глаза — пустой шербет, А щеки — пара бритых булок. Трень-брень! Анжелина, оставь свои шутки, Скорее намажь свои губы и бровь,— Сегодня на площади первые сутки Идет мексиканская фильма «Любовь». Над переулком смрад и чад, Но с детства я привык к навозу… Щенок скулит гитаре в лад,— Я стал в классическую позу… Трень-брень! Анжелина, в харчевне под пальмой Закажем с тобой мы шпинат с чесноком, Как дьявол, тебя ущипну я под тальмой, А ты под бока меня ткнешь кулаком! Из пиджака цветной платок Торчит длиннее щуки, Я взбил свой войлок вверх и вбок И отутюжил брюки… Трень-брень! Анжелина, мой ангел усатый, Я трех форестьеров на бирже надул, Накинь поскорее платок полосатый,— Я щедр, как аптекарь, я страстен, как мул!.. <1926> Рим «По форуму Траяна…» * По форуму Траяна Гуляют вяло кошки. Сквозь тусклые румяна Дрожит лимонный зной… Стволом гигантской свечки Колонна вьется к небу. Вверху, как на крылечке,— Стоит апостол Петр. Колонна? Пусть колонна. Под пологом харчевни Шальные мухи сонно Садятся на ладонь… Из чрева темной лавки Чеснок ударил в ноздри. В бутылке на прилавке Запрыгал алый луч… В автомобилях мимо, Косясь в лорнет на форум, Плывут с утра вдоль Рима Презрительные мисс. Плывут от Колизея, По воле сонных гидов, Вдоль каждого музея Свершить свой моцион… А я сижу сегодня У форума Траяна, И синева Господня Ликует надо мной, И голуби картавят, Раскачивая шейки, И вспышки солнца плавят Немую высоту… Нанес я все визиты Всем римским Аполлонам. У каждой Афродиты Я дважды побывал… О старина седая! Пусть это некультурно,— Сегодня никуда я, Ей-Богу, не пойду… Так ласково барашек Ворчит в прованском масле… А аромат фисташек В жаровне у стены? А мерное качанье Пузатого брезента И пестрых ног мельканье За пыльной бахромой? Смотрю в поднос из жести. Обломов, брат мой добрый! Как хорошо бы вместе С тобой здесь помолчать… Эй, воробьи, не драться! Мне триста лет сегодня, А может быть, и двадцать, А может быть, и пять. <1928> Шесть * Из фабрики корзин и гнутых стульев Выходят крутобокие Кармен… Дрожат платки, вздымаясь у колен, И болтовня, как гомон пчел близ ульев. Покачиваясь, топчутся в обнимку… В покачиванье бедер — гибкость саламандр. Одни глядят на облачную дымку, Другие обрывают олеандр. Денщик-сосед, юнец провинциальный, Встал у калитки и потупил взгляд: У всех шести походка — сладкий яд, У всех шести румянец — цвет миндальный! Лукаво-равнодушными глазами Все шесть посмотрят мимо головы,— Над крышею червонными тузами Алеет перец в блеске синевы. Лишь каменщики опытный народ,— На них Кармен не действует нимало. Взлетает песенка, ликующее жало, Глазастый ухарь штукатурит свод, На пальцах известковая насечка… Посмотрит вниз — шесть девушек на дне,— Метнет в корзинщиц острое словечко И ляпнет штукатуркой по стене. А вечером, когда сойдет прохлада, И вспыхнет аметистом дальний кряж, И лунный рог, свершая свой вояж, Плывет к звезде, как тихая наяда, Когда сгустеют тени вдоль платанов, И арка лавочки нальется янтарем, И камыши нырнут в волну туманов,— Все шесть сойдутся вновь под фонарем. И под руку пойдут вдоль переулка, Как шесть сестер, в вечерней тишине. Латания бормочет в полусне, Стук каблучков средь стен дробится гулко… О римский вечер, тихая беспечность! Поет фонтан, свирель незримых слез. Там в небесах — мимозы, звезды, вечность, Здесь на земле — харчевня между лоз. Сел на крыльцо мечтающий аптекарь. На стук шагов сомкнулись тени в ряд: Шесть мандолин заговорили в лад — Три маляра, два шорника и пекарь. Кому мольбы лукавых переливов? О чем они? Кому журчанье струн? Все шире плеск рокочущих мотивов, Все громче звон — вскипающий бурун… |
