В санатории * Чуть глаза распялишь утром, Вздернув нос над простынею, Чуть лениво дрогнешь пальцем Разоспавшейся ноги,— Из нутра соседней койки Бас, пропахший никотином, Задает вопрос в пространство: «Дьявол! Где же сапоги?» Он лежит под простынею, Как утопленник, сердитый, И сдувает с носа муху В ожидании слуги. Но ответить не успеешь, Легкий стук — и в дверь вплывает Гуттаперчевой походкой Санаторский Гавриил. Как грудным младенцам соску, Он в постель приносит кофе… Стыдно завтракать в постели,— Отказаться нету сил. Капли катятся вдоль шеи, В масле нос и подбородок… Кто бы взял меня на ручки, Спеленал и поносил? Запахнув халат, как тогу, Мой сосед с кровати вспрянул, Мыло в руку, руль налево,— И гремит по ступеням. Но, как вепрь, с горы сорвавшись, Вдруг слетит в бассейн гаремный, Так влетел он рикошетом В умывальную для дам… Ручки дергают за ручку, Шорох бешеных сандалий И за дверью два сопрано: «Идиот!» «Гип-по-по-там!» На веранде под балконом, Дверь заставивши скамейкой, Дамы солнечною ванной Пропекают свой загар. Наши окна над верандой… Целомудренной рукою Прикрываю плотно ставни,— Скромность лучший Божий дар. Ведь от зрелища такого Архивариуса даже Может в дрогнувшее темя Хлопнуть солнечный удар… Управляющий в столовой Из замусленной пижамы Мне с изысканностью светской Протянул ладонь ребром. Экономка с кислым вздохом Только что ему напела, Кто вчера, вернувшись в полночь, Вместо брома принял ром… Он в меня вонзает око,— Но душа моя прозрачна, Но глаза мои невинны, Как кувшинки над прудом. Под смоковницей бесплодной Шахматисты — врач и повар, Сдвинув лысины к фигурам, Преют с важностью богов. Даже шахматы вспотели… Сбоку сфинксами застыли Два ревматика в халатах. Слышишь жесткий скрип мозгов? Но петух, вскочив на столик, Сдуру сдвинул все фигуры И в истерике умчался Под проклятия врагов… На пригорке под мимозой Распластались на циновке Три весталки, два студента, Я и утка без хвоста. Кто прикрыл свой лик газетой, Кто, головку томно свесив, Смотрит вдаль, где куры в ямке Копошатся у куста. Кот на грудь ко мне взобрался, Лезет к уху, старый евнух… Превосходная карьера — Быть подстилкой для кота. Массажистка бреет ноги, Не мои, свои, конечно. Петухи друг друга лупят, Выгнув грудь, как апаши… Опрокинулась бутылка, Повернуться б, да не в силах,— И струею теплой хлещет На бедро мое Виши… Лень, праматерь всех пороков! Я молюсь тебе сегодня Упоенно и блаженно. Из нутра моей души. <1929> На колониальной выставке *
I Тихое семейство Медлительно-кроткие души, Слон и слониха — Две серые, грузные туши — Шествуют тихо… Меж ними виляет задом Единственный сын,— Папаша с мамашей рядом, Бока, как надежный тын, Слон нежно толкает слоненка Пяткой под брюхо, Слониха дышет ребенку Хоботом в ухо… За рвом лилипуты-людишки Смеются, пищат. Зонтики — шляпки — пальтишки, Алая пыль и сад. Родитель, фыркнувши гулко, Раскрыл треугольником пасть: «Бросьте ребенку булку. Неужто так трудно попасть?» Но люди молчат в смущенье, Взглядом по палке скользя,— На палке висит объявленье: «Кормить животных нельзя». И вот, как гигантский робот, Слон встал на цементный вал И, ввысь закинувши хобот, С акации гроздь сорвал… Сунул закуску слоненку — Ешь, дорогой! А мать, склонившись к ребенку, В восторге брыкнула ногой. II Негритянка Черная Диана В полосатом бурнусе Ела банан У камышовых ворот. А вокруг прохожие, Как любопытные гуси, Столпились кольцом И смотрели ей в рот… Она их не видела,— Не хотела видеть! Глаза над толпою — Холодное копье… Но никто и не думал Диану обидеть: Смотрели на жирафа — Теперь на нее. |
