Но если в этот трижды мирный час Припрется дачник из лесного дома И заскулит — в четырнадцатый раз! — О кризисе, о близости разгрома,— Вся святость, к дьяволу, с тебя слетает в миг… Ты, в душу впившийся, гундосящий репейник! С какой бы радостью тебя, копченый сиг, Всадил бы я башкою в муравейник!.. <1932> Солнечная ванна * Вдоль по пляжу — пятна ближних… Кто, задрав клешнею ногу, Роет детскою лопаткой Крутобокую берлогу, Кто младенца плавать учит, И бутуз, в испуге диком, Миль на десять оглашает Лес и берег буйным криком… Плотный немец — локти к брюху,— Пятки вскидывая к тылу, Сам себя вдоль дюн гоняет, Как цыганскую кобылу… Эмигрантская Диана, Мотылек на смуглых ножках, Пронеслась веселой рысью В изумрудных панталошках… А в воде, на мелком месте,— Темя в шлемах — огурцами, Два обглоданных нудиста Притворяются пловцами. * * * На песке томлюсь я в дюнах В живописном беспорядке, Чтобы солнечною ванной Успокоить боль в лопатке. Ближних нет. Порой над валом Промелькнет в трико гусыня,— Левый глаз чуть-чуть прищуришь, И опять вокруг пустыня… Сверху солнечная лава, Снизу жаром жжет песчаным,— Будто ты лежишь в духовке Нашпигованный каштаном… Муравей ползет по ляжке, Плещет бабочка на вые, И в глазах фонтаном искры,— Ало-бело-голубые… Ах, какие в это время Мысли в черепе роятся! Но без пишущей машинки — Так к чертям и разлетятся… В голове зевает вечность, В сердце — огненные спицы, А пониже — обалделость Разомлевшей поясницы… * * * Врач-приятель мне в Париже Объяснил весьма толково: «Зря, дитя мое, на солнце Не валяйтесь, как корова… Алкоголь в приличной дозе Подымает человека,— Так и солнце, так и бабы,— Как сказал Мартын Задека…» Но лежать, считать минуты? Где я здесь возьму будильник? Сосны спят… Цикадный скрежет Монотонен, как напильник… Встанешь — вся спина пылает. Боком выйдет эта лежка! Завтра весь до пят облезу, Как ошпаренная кошка… А пока, — спасибо, солнце, За тяжелый жар твой медный, За чудеснейшие мысли, Улетевшие бесследно… Нынче я не догадался, Нынче я был идиотом: Завтра в дюны я с собою Карандаш возьму с блокнотом. <1932> Без вакансий *
Вверх за лодочным сараем Подымается тропинка… Независимо и гордо По корням стучит дубинка. Справа сосны, слева море, Посредине — я с собакой. Жаба сунулась под камень Торопливой раскорякой… Что ты, друг мой! Ты ведь дома,— Мне поступок твой неясен: Эмигрант французской жабе Совершенно безопасен… В складках скал внизу открылся Райский клок воды сапфирной. Ни души… Морские травы, Да над камнем кактус жирный. И с крутой тропинки чертом, Под ребром скалы прохладной, Вниз — в игрушечную бухту Так и ринулся я жадно… * * * Благодарными глазами Я взглянул, вздохнув, вдоль склона: Вот… До самого заката Поиграю в Робинзона. Но за камнем — гвоздь им в печень! — В элегантнейшей палатке Робинзоновская пара Копошилась на площадке… Он, на сук повесив галстук, Перед зеркальцем овальным Поправлял пробор свой жидкий Жестом сдержанно-астральным… А она в пижаме алой, Наклонив серпом головку, Над изящнейшим подносом Томно чистила морковку. Два складных паучьих кресла Лиловели перед входом, И на столике походном: Граммофон и банка с медом… Я зажал собаке морду,— Надо вверх идти, однако. Все вакансии на свете Не для нас с тобой, собака… * * * У стволов автомобили Мирно спят, блестя щитами. Жесть консервных ржавых банок Тускло блещет под кустами. Загорелые, как пряник, Две курносые Астарты С быковидными юнцами Под сосной играют в карты. В глубине бока палаток Раздувают тихо чрево… С европейской точки зренья, Оснований нет для гнева… Что же ты, пришлец, томишься? Подарить тебе весь берег, Чтобы ты земле и небу Не устраивал истерик? Не пора ль к собакам бросить Прометеево наследство И, идя навстречу моде, Добросовестно впасть в детство?.. Сам себя призвав к порядку, Я пробил тростник боками И пошел сквозь бор в местечко В «буль» сражаться с рыбаками. <1932> |
