«Неделя доброты» * Господи! Как мне быть добрым Хоть неделю в году, Для вентиляции пыльной души, Для смягчения черствого сердца, Для удовольствия ближних?.. Так ведь полезно себя очищать ежегодно, Как трубочист прочищает камин! Хотя, если правду сказать, Круглый год, Как, надеюсь, и вы, мой читатель, Я стараюсь быть добрым… То придет какой-нибудь шут — Смесь Свидригайлова с Чацким — И затопит тебя Ниагарою слов, Вязких, шершавых и вздорных, От которых потом остается в мозгах, Часов приблизительно на пять, Чад жженой резины и перьев… Но я ведь терплю, Молчу, не рычу,— Чтоб не впасть в искушенье, Словарем пресс-папье прикрываю И, как дитя, улыбаюсь. То, чуть присядешь к столу за работу, Квартирант заведет граммофон — Гнусаво-визжащую кошку — И в дверь потом постучится: «Вам граммофон не мешает?» «О, — отвечаю я кротко, Сжимая дрожащую челюсть,— Пожалуйста, друг мой!» То прилетит пневматичка: Некто по срочному делу Просит приехать — час и минуты — в кафе. Едешь!.. Ждешь часа полтора! Наконец прилетает синьор С расстегнутым ртом и в расплюснутой шляпе И предлагает издать в компании с ним Самоучитель по ловле креветок… Как трудно в такие минуты быть добрым, И все же… стараешься. То прачка вам принесет Вместо вашей любимой сорочки Какую-то бурую мерзость — О трижды проклятый жавель! И опять улыбайся, как ангел, И добрые делай глаза. То по рыхлой своей доброте Вы ближнему редкую книгу дадите, И он ее вам вернет (Если вернет!) В соусе рыжем и без заглавной страницы,— Ты, Господи, знаешь, с какою любовью Я ближнему кресло тогда придвигаю. Нет! Если правду сказать,— Для вентиляции сердца, Для облегчения сжатой души Хорошо б хоть неделю в году уделить «Неделе несдержанной злости…» <1932> ИЗ ДНЕВНИКА ПОЭТА * Жизнь * Посади в вазон зимою скользко-белый твердый боб — День пройдет, и два, и больше, и, разрыв свой черный гроб, Из земли упрямо встанет крепкий радостный росток. И родит живое чудо: изумрудный лепесток. День за днем живые листья развернут густой шатер, И утонет в нем, мечтая, утомленный грязью взор. Дни пройдут — средь хрупких ножек, словно белый мотылек, Кротко свесится невинный, первый ласковый цветок. Покрасуется, увянет, но на крохотном крючке Зерна новые набухнут в нежно-матовом стручке. Ярче сказки Андерсена развернется пред тобой Сказка жизни, вечной жизни, переполненной собой,— И, быть может, злой и хмурый, в первый раз за много лет Ты очнешься и забудешь неживое слово «нет». <1921> Романс *
Кусты прибрежной ивы Сплелись в тенистый круг. Молчит залив ленивый… Ты больше мне не друг? Хитон твой нежно-алый На палевом песке — Мечтою небывалой Поет моей тоске… Слежу, как мальчик робкий, За тенью полных рук. Мелькает шелк в коробке, Стан клонится, как лук. Склонившись низко к пяльцам, Отводишь ты глаза… На милых, гордых пальцах, Дрожа, горит слеза. Ты — радостная птица, Я — злой и хмурый волк. Смотри, как золотится В воде закатный шелк! Не плач. Ведь я не плачу… Все выпито до дна. Вернусь один на дачу И сяду у окна. <1921> В плену * Оптовый продавец подтяжек, мистер Крукс, Пресытясь барышом, раскроет карту, Ткнет пальцем в первое попавшееся место — В Мадагаскар, Калькутту или Яву, Возьмет каюту, сунет в толстый сак Все, что его от обезьяны отличает,— И поплывет… Весь глобус, наша милая земля, С прекрасной, многогранной пестротой, К услугам сэра Крукса… Дымя сигарой, втиснется в качалку, Слоновьи ноги вытянет за борт, И, в пломбах ковыряя зубочисткой, Бессмысленно упрется в океан. В природе он не больше понимает, Чем в трех сезонных симфонических концертах, Где первый ряд всегда к его услугам… Но печень, но негоциантский сплин — И, наконец, престиж старинной фирмы… Путь бодрый, мистер Крукс! |
