* * * Козлов курил сконфуженно… Но, вспомнив средство старое, Конфуз свой раздражением Вдруг круто осадил: «Любезные попутчики! Я счастья эмигрантского Отнюдь не поставщик… Порой и в копях брошенных Находят камень редкостный Чудеснейшей воды. Но если копи залиты,— Ходить вокруг нелепица, О чем тут толковать… Ставь точку, — вещь нехитрая,— Я ставлю многоточие… Ведь даже кот ошпаренный Надеждою живет. А впрочем — баста. В пятницу, По порученью Наденьки, Племянницы моей, Прошу вас к ней, приятели, На именинный пунш. Не выть же нам на паперти, Оскалив к тучам челюсти, В тридцать втором году…» XXV У эмигрантской комнаты Утроба растяжимая: Меж шкафом и диванчиком В табачном сизом облаке Гостей, как в улье пчел… Одни, приткнувшись к столику, Помахивают вилками, Под мышками соседскими Протаскивая снедь. Другие сбились табором Под лампою висячею И скопом спорят яростно В двенадцать голосов… Прорехи мироздания Все штопают да штопают,— Сто сорок восемь методов, Сто сорок восемь способов, А толку ни на грош. В углу, как полагается По русскому обычаю, Скрежещет «Стеньку Разина» Вспотевший граммофон… Ох ты, напев разбойничий! Ты к быту эмигрантскому Прилип без всякой логики,— Ни кильки съесть без «Разина», Ни выпить без него… В чаду юлою носится Кубышка ясноглазая, Хозяйка-именинница, Уютнейшая Наденька,— Одних халвой попотчует, Другим нальет винца… Но вдруг она прислушалась, Нырнула быстро в спаленку,— И вот, через минуточку Из-за портьеры пестренькой С лукавою улыбкою Зовет Козлова-дядюшку И двух его коллег. В плетеной люльке с рюшами, Прочь одеяло сбросивши, Лежал, гребя ручонками, Румяный отпрыск Наденькин, Беззубый колобок… В улыбке морща рожицу, На лампочку поглядывал,— На вспыхнувший в тюльпанчике Лучистый пузырек… То вдруг с серьезной миною, Глазами удивленными Осматривал внимательно Карниз вдоль потолка,— Как будто с напряжением За белой чистой линией Он будущее смутное Пытался разгадать… То снова вскинув плечики, С блаженною улыбкою Пуская пузыри, Малыш под «Стеньку Разина» Коленки задирал… «Вот, дядя, — тихо молвила, Склонясь над люлькой, Наденька,— Немало дней вы мыкались, Искали все втроем: Кому средь эмиграции Живется хорошо… Взгляните в люльку, дядюшка,— Не Мишка ли мой тепленький, Курносое сокровище, Единственный, без примеси, Счастливый эмигрант?» * * * «А ведь права племянница»,— Сказал Козлов взволнованный. «Права», — шепнул, насупившись, Задумчивый Попов. «Права», — как эхо тихое, Удостоверил Львов. <1931–1932> КОММЕНТАРИЙ
Принцип размещения материала в каждом томе, принятый в настоящем собрании сочинений Саши Черного, а также круг вопросов, на которые призван ответить комментарий, подробно освещены во вводной статье к комментарию 1-го тома. Здесь повторим главное: в основу построения и размещения материала положен хронологический принцип. При этом учтена авторская воля, выраженная в виде книг, составленных и композиционно выстроенных самим поэтом. В частности, для 2-го тома такой книгой является «Жажда» (1923), как бы подведшая итог взвихренной и трагедийной эпохе, вместившей в себя войну, революцию, беженство, первые годы эмиграции. «Третьей книге стихов» (такой подзаголовок значится на титуле «Жажды») суждено стать последней прижизненной поэтической книгой Саши Черного. До конца дней своих он много и продуктивно работал как поэт, сотрудничая в повременной печати русского зарубежья. Вполне понятно, что у него возникало желание собрать написанное в зарубежье под одной обложкой. Так, в ответе на вопрос анкеты в 1931 году поэт сообщил, что готовит книгу стихов «Под небом Франции». Издание, увы, не состоялось, и нам остается только гадать, какой виделась эта книга автору. Как поступить с этими «несобранными» стихотворениями? Наиболее простым решением было бы все их расположить в хронологическом порядке. Однако подобная разноголосица несвойственна стихотворным книгам Саши Черного. Их отличает сплошная циклизация, то есть объединение стихов в связки-разделы, долженствующие дать вкупе гармонизированное представление о мире поэта. Отсюда возникло решение воссоздать, по мере возможности, несостоявшуюся книгу Саши Черного, объединившую его позднюю поэзию. Эта сверхзадача была бы неразрешимой, если бы в качестве проводника не выступал сам автор. При внимательном чтении обнаруживаются опознавательные знаки и вехи, указывающие пути к будущей книге. Это: сквозные рубрики, циклы, подзаголовки. Само собой, принятая схема не претендует на универсальность и бесспорность — в таком деле элемент субъективности неизбежен. Легко представить «перетекание» того или иного стихотворения в другой раздел. Возможно слияние самих разделов. Думается, однако, что тематическое и жанровое разнообразие музы Саши Черного в изгнании воплощено в этом издании с исчерпывающей полнотой. Всего сформировано 12 разделов. Доводы и соображения для их выделения изложены в преамбуле, которой снабжен комментарий к каждому разделу. Очередность, в которой размещены разделы, в какой-то мере отражает судьбу поэта в эмиграции: Берлин — Рим — Париж — Прованс. Внутри разделов строгое следование хронологии: стихи расположены в порядке появления их в печати. |
