И оборвали… Тишина, прохлада. Но шесть Кармен запели вдруг в ответ: Все та же песнь, но через слово: «Нет!» Лукавое, задорное «не надо»… И снова струны молят все нежнее, И все покорней отвечают голоса. Смолк поединок. В глубине аллеи Темнеют пары. Дремлют небеса… Ушел к себе продрогнувший аптекарь. Шипит бамбук. В харчевне спор затих. Как маляры, и шорники, и пекарь Сумели выбрать каждую из них? По-моему, — одна другой желанней. Но… нет седьмой. Я запер свой балкон. Спят облака, как стадо белых ланей. В ушах звенит лукавый перезвон. <1928> «Словно загар смуглолицый…» * Словно загар смуглолицый, Копоть сгоревших веков… Чуть розовее корицы Стены домов-стариков. Площадь. Гирлянда фонтана. Плещет струей василиск. Над головой великана Врезался ввысь обелиск. Церковь, как арфа немая,— Вся ожиданье и взлет, Струны-колонны вздымая, К облаку стройно плывет. Лавочка пестрой пещерой Мирно сквозит на углу: В воздухе окорок серый, Холм овощей на полу. Стены все выше и уже. Туча вспухает волной. Тихо качается в луже Отблеск колонны резной. Крепки рельефы дельфинов… В прорези стен вдалеке Брызжут огнем апельсины На разноцветном лотке. Тибр закипает сердито… Башня. Подошва моста. В щелях сырого гранита Тощие лапы куста. Мимо! Во мгле переулка Люди, как крысы, снуют. Ослики топают гулко. В окнах — вечерний уют… Перед знакомой харчевней Жареный, плотный кабан. Сладок под аркою древней Вялый мускатный дурман! <1928> «Школа Дианы» * Ты видел ли «Школу Дианы» На вилле Боргезе, мой друг? Девчонок взволнованных станы, Стремительность бедер и рук… Стрела, зазвенев, пролетела, Свергается горлинка ниц,— Еще в напряжении тело И жаден восторг учениц… Диана застыла в сторонке, Над строгим челом — полукруг. Вдали на холме две девчонки Борьбой услаждают досуг. Внизу беззаботные дети В потоке, прозрачней стекла, О всем позабывши на свете, Полощут нагие тела. ____ В сбоку сквозь пышную зелень Крестьянская жмется чета: Прокрались из горных расщелин, Приникли и смотрят… Мечта? Под вечер в далекой деревне Средь круга неверящих глаз Польется в притихшей харчевне Взволнованный, странный рассказ. <1928> Фонтан на Monte Pincio * Над плетеной постелью мать склоняется в тревоге, Никого вокруг. Пора… Тростники средь водоема низко кланяются в ноги, В небе алая игра. Мальчик в мраморной корзине так беспечно поднял ножки,— Мир не страшен для него: Старый Нил, как мать, качает и урчит нежнее кошки. Пусть качает… Ничего. Но она… Своей рукою оттолкнуть младенца сына? На устах — безмолвный крик. Стан, как каменная арфа. Бог не слышит, даль пустынна. Колыхается тростник. ____ Сюда болтливые гиды Не водят заморских гостей: Об этом скромном фонтане До них не дошло вестей… Но как хорошо на закате Сюда прийти одному,— Смотреть на бессмертный город, На даль в стоцветном дыму. Смотреть, вспоминать и думать… Закат, как пламя костра; О скорбная мать Моисея! Сегодня — ты наша сестра. <1928> ИЗ ЗЕЛЕНОЙ ТЕТРАДКИ * Не по адресу * Когда советский лжепиит, Подкидыш низменной рекламы, В кафе берлинском нахамит И разорвет жакет у дамы,— Для европейских трезвых глаз Грязней свиньи такие франты,— И слышишь триста первый раз: «Mein Gott! [8]Ах, эти эмигранты!» Взяв отпуска у сатаны, Пируют «нэпманы» в Берлине, Красновельможные чины И их дородные гусыни… Самодовольный хриплый смех, На хищных пальцах бриллианты… И снова на устах у всех, «Mein Gott! Ах, эти эмигранты!» А пестрый виленский навоз, Вплывающий на две недели Для биржевых метаморфоз, Для сахарина и фланели? Полны их ржаньем все сады И все гостиницы-гиганты… И вновь шипят на все лады: «Mein Gott! Ах, эти эмигранты!» |
