Эмигрантское * О, если б в боковом кармане Немного денег завелось,— Давно б исчез в морском тумане С российским знаменем «авось». Давно б в Австралии далекой Купил пустынный клок земли. С утра до звезд, под плеск потока, Копался б я, как крот в пыли… Завел бы пса. В часы досуга Сидел бы с ним я у крыльца… Без драк, без споров мы друг друга Там понимали б до конца. По вечерам, в прохладе сонной, Ему б «Каштанку» я читал. Прекрасный жребий Робинзона Лишь Робинзон не понимал… Потом, сняв шерсть с овец ленивых, Купил в рассрочку б я коров… Двум-трем друзьям (из молчаливых) Я предложил бы хлеб и кров. Не взял бы с них арендной платы И оплатил бы переезд,— Пусть лишь политикой проклятой Не оскверняли б здешних мест!.. Но жизнь влетит, гласит анализ,— В окно иль в дверь ее гони: Исподтишка б мы подписались Один на «Руль», другой на «Дни»… Под мирным небом, как отрава, Расцвел бы русский кэк-уок: Один бы стал тянуть направо, Другой налево, третий — вбок. От криков пес сбежал бы в страхе, Поджавши хвост, в мангровый лес… А я за ним, в одной рубахе Дрожа б на дерево залез!.. К чему томиться по пустыне, Чтоб в ней все снова начинать? Ведь Робинзоном здесь, в Берлине, Пожалуй, легче можно стать… <1923> Полустанок * Не Этуаль и не Пасси С их грохотом бесстыжим,— Пою зеленое Гресси, Усадьбу под Парижем: Пруд в раме мощных тополей, Разливы зреющих полей И сумрак липовых аллей, Пронзенных солнцем рыжим. Пою дремучий огород, Укроп и сельдереи, И завитой бобами вход, И ноготки-плебеи… Среди крыжовного руна Ныряет дамская спина И ропщет басом: «Вот те на! Обшарили, злодеи…» Индюк залез в чертополох, И птичница-хохлушка Вопит: «Allez! [5]Бодай ты сдох!..» Пес рявкает, как пушка. За частой сеткой птичий двор,— Поет петух, сгребая сор, Цыплята лезут на забор. Качается опушка… Вдали дородный, как кулич, Сося мундштук вишневый, Гуляет Николай Кузьмич В рубашке чесучовой. Как две упругих колбасы, Висят табачные усы, И вдоль рубашки, для красы — Шнур с кисточкой пунцовой. А у пруда матрос Сысой, В плечах — косая сажень, Смолит челнок густой смолой, Спокоен, тих и важен. В траве валяется сапог, Сверкают икры крепких ног, Над лугом — шапкой пышный стог,— И ветер так протяжен… Фокс Мистик, куцый хвост задрав, Бросая в воздух тело, Беспечно носится средь трав В азарте оголтелом. А я сижу, склонясь в дугу, На изумрудном берегу, Но поплавок мой ни гу-гу… Ну что ж… Не в этом дело! Вдали у флигеля — семья Укрылась в тень от зноя. Накрытый столик, и скамья, И платье голубое. Сквозь сеть прибрежного хвоща Ты слышишь аромат борща И запах жирного леща, И прочее такое? «Война и мир» средь гамака Страницы завивает, А в доме детская рука Чайковского терзает… По-русски горлинка урчит, По-русски дятел в ствол стучит, По-русски старый парк молчит, И пес по-русски лает. А за оградою кольцом Французская пшеница, Часовня с серым петухом, С навозом колесница… Чужие, редкие леса, Чужого неба полоса, Чужие лица, голоса,— Чужая небылица… 1924, июнь Château de Gressy Баллада о русском чудаке *
Василий Жуковский Любил романтический рокот баллад,— Наш век не таковский, Сплошной спотыкач заменил элегический лад… Но отдыха ради, Сняв арфу с угрюмой стены, Вернемся к балладе, К напеву, подобному плеску волны. |
