* * * Чуть жареной картошкою Не подавился со смеху Опешивший шофер: «Я — Павел Спиридонович, А Васька, вот он, бестия, Счастливый ваш сюжет…» Он вынул из-за пазухи Мохнатого, усатого Котенка-шалуна. «Сегодня перед завтраком В лесу Булонском пасмурном, Порожняком слоняючись, Его я подобрал. Кричал, чудак, под деревом,— Пришлось усыновить… Свезу к жене в подарочек! Пока я езжу-рыскаю И счастье трехфранковое По городу ловлю,— Весь день-деньской в отельчике Сидит жена у столика Казанской сиротой. И пришивает дратвою Котам-бульдогам бархатным Стеклянные глаза… С котенком будет легче ей, Ведь он, подлец, живой. Хозяин наш не каторжный,— Уж попрошу, покланяюсь, Пожалуй, разрешит… Как ваше мненье, Васенька?» * * * Чихнул в ответ котеночек И тронул лапкой жесткое, Парижской мглой дубленное Шоферское лицо. VIII Портной Арон Давыдович Сидел за голой стойкою И мял в руках задумчиво Потертые штаны… То вскинет их скептически, На свет посмотрит, сморщится, То с миной безнадежности Двумя худыми пальцами Откинет вверх очки… Вдруг колокольчик бронзовый Визгливо-истерически Над дверью зазвенел. Со сверточком под мышкою В салончик тускло-кремовый Приплелся из редакции Клиент знакомый Львов. Принес пальто в починочку,— Подкладка сбоку лопнула: Она ведь не двужильная, Не век ей шов держать… «Ну, как вы поживаете?» — Спросил упавшим голосом, Усевшись, журналист. * * * «Такое проживание,— Сказал Арон Давыдович, Встряхнув пальтишко старое,— Что лучше и не жить… Где эти сумасшедшие, Что из моей материи По мерке платье новое Заказывали мне? За месяц хоть бы кто-нибудь Хоть самые паршивые, Дешевые-триковые Мне брюки б заказал! Шью двадцать лет, как каторжный, Имею вкус и линию, И вдруг теперь починщиком Из первых скрипок стал… Как до войны в Житомире, В Париже, — понимаете! Одними переделками Оправдываю хлеб… Двух мастеров, — подумайте, Не мастера, а золото,— Пришлось с сердечным скрежетом Во вторник рассчитать… Что это за история? Где франты? Где все модники? Куда девать материю? Портной я или нет? Вы там в газетах пишете Про кризисы, про мизисы,— Читал и перечитывал,— Аж вспухла голова! Америка в истерике, Германия и Англия Донашивают старое И штопают бюджет… Где главные закройщики? И в чем подкладки кризиса? Как по фасону новому Перекроить все старое? Весь мир трещит по швам!» * * * «Вот вам для иллюстрации: Студент мне брюки старые Принес перевернуть,— Какой-то добрый родственник С попутчиком из Латвии Прислал ему в презент. Материя английская,— Пускай доносит юноша, Студент ведь не маркиз… Ушел. Я брюки вывернул, Взглянул на них внимательно: Уже перелицовано! Хорошенькая жизнь…» * * * Скрестил Арон Давыдович Худые пальцы медленно И вкось на Львова хмурого Взглянул из-под очков. IX «Что, батенька, вы сумрачны?» — Спросил Козлов с участием, Столкнувшись в русской лавочке С сугубо озабоченным Дантистом-земляком. «Ведь ваше дело прочное,— Пускай хоть сорок кризисов, Но, если зуб замучает И вздует щеку дынею,— Продашь штаны последние И в клинику ближайшую Галопом побежишь…» * * * «Не в этом дело, душечка,— Дантист ответил горестно.— Заела окончательно Меня зубрежка подлая,— Ни памяти, ни сил. Извольте-ка, почтеннейший, Все города французские С названьем департаментов Запомнить наизусть… А реки, а колонии? А физика паршивая? А алгебра проклятая? А чертовый диктант?.. Легко ли?.. Вы подумайте,— Ведь мне за пятьдесят». * * * Как на ворота новые Глядит в недоумении Баран остановившийся, Так на дантиста кислого Уставился Козлов. Не впал ли врач в младенчество? Как будто преждевременно… Иль клепки расшаталися От переутомления,— Одна с другою спутались И прыгают козлом… |
