Матрена встала. Сизый пар

Еще плывет с реки над садом.

Перед плитою самовар

В трубу гудит багровым чадом.

Зеленый ямбургский сундук

Покрыт тряпичною дорожкой.

Матрена мечется без рук

И разговаривает с кошкой.

Работы выше головы!

На печь поставить простоквашу,

Подбросить кроликам травы,

Поднять девчонок и папашу,

Сварить вкрутую три яйца…

А самовар? А булки с маком?

Ворчит, но красный круг лица

Сияет добродушным лаком.

В сторонке узкая постель

Верблюдом горбится за ширмой,

Кишит прусачьей ратью щель,

Вверху плакат с ландринской фирмой.

Над ложем в ракушках солдат

Застыл, как столб, в квадрате рамы.

Воюет, бедный… Брат иль сват?

А по бокам две голых дамы.

Племянник Степа каждый праздник

Из корпуса приходит в дом.

Толстяк, задира и проказник,—

У дяди он, как тихий гном.

Пыхтя, отдаст визит Матрене,

Получит первый пирожок,

Качаясь, посидит на клене,

Как явский бронзовый божок.

Потом нырнет в подвал прохладный,

Упорно станет к верстаку

И в клинья медленно и ладно

Вобьет кленовую доску.

Пыхтит мальчишка, вьется стружка,

Фуганок ходит вверх и вниз,

Ходи! Работа не игрушка…

Он дяде мастерит сюрприз.

Но если вдруг в оконной нише,

Где цепкий вьюн струится ввысь,

Кузины выглянут, как мыши,—

Он им кричит свирепо: «Брысь!»

Меньшая с хохотом пристанет:

«Полковник, хочешь бутерброд?»

А он живот галантно стянет

И, как акула, сразу в рот.

В расцветших окнах гам и пенье,

А за балконом дождь и тьма.

У старшей дочки день рожденья,

И в доме нынче кутерьма.

В гостиной гам, грызут орехи,

Гудят веселые баски.

На всех диванах без помехи

Кадеты — классики — шпаки.

Подруги дочек, нежным роем

Обороняясь от юнцов,

Любого сделают героем

Или последним из глупцов.

Матрена, ерзая фасадом,

Как ледокол, проносит чай.

Перед пьянино плавным ладом

Плывет дуэт: «Не искушай!»

В углу изысканные франты

И белый выводок наяд,

Пища, разыгрывают фанты,—

Предлог для флиртовых услад.

А в кабинете, за вазоном,

Где пальма вскинула шалаш,

Склонясь над столиком зеленым,

Сидит интимный круг папаш.

Любой пустяк из прежних дней

Так ненасытно мил и чуден…

В базарной миске, средь сеней,

На табуретке стынет студень.

Янтарно-жирный ободок

Дрожит морщинистою пленкой,

Как застывающий прудок

Под хрупкой корочкою тонкой…

Желток в хрящах застыл кольцом,

Каемка миски блещет сонно,

И кот, глубокий гастроном,

Вдыхает воздух упоенно…

Петух, нахохливши манто,

Просунул гребень, зорко глянул,

Ударил клювом в решето

И негодующе отпрянул…

В передней солнце и покой.

Обои залиты румянцем.

Перед зеркальною доской

Галоши блещут ровным глянцем,

На вешалке, раскинув стан,

Висит кадетское пальтишко.

В углу таинственный чулан

Мерцает тусклою задвижкой.

Чулан! Хранилище сластей,

Пузатых банок панорама,

Приют мышей, соблазн детей,

Кунсткамера жилого хлама…

На узких полках встали в ряд

Киты домашнего лабаза:

Крыжовник, вишня, мармелад

И райских яблочек топазы…

На толстых нитках вдоль стены

Висят грибов сушеных четки.

Под срезом жирной ветчины

Томится штоф лимонной водки.

А на крючках — картуз отца

И портупея дяди Кости,

Вид мавританского дворца,

Сачок и синий зонт без трости.

В простенке дремлет детский стул,

Топорщась прорванным плетеньем.

Играя краем медных скул,

Сундук пылится под вареньем.

Плывут пылинки. Тишина.

В тазу белеет горка пуху.

В решетке узкого окна

Паук высасывает муху.

Горит рябинами аллейка,

Осенний воздух свеж и вял.

В гостиной, у стены, скамейка,

А на скамейке арсенал:

Упругий колобок замазки,

Полоски ваты и песок,

Зеленый гарус в толстой связке

И с кислотою пузырек.

Пора вставлять двойные рамы!

Матрена в радостном пылу,

Дрожа молочными буграми,

Визжит суконкой по стеклу.

Над садом облако, как парус.

Благословен родной уют…

Болтая, сестры режут гарус

И кислоту в стаканы льют.

А мать на стареньком диване,

Как незаметный дирижер,

Как мудрый вождь на поле брани,

Следит, кося пытливый взор.

В руках снуют стальные спицы.

Вкруг кротких глаз густая тень,

И серой стопкой рукавицы

Растут упорно каждый день.