1964 ТАРУСА[190] Карьер известняка Районного значенья, И светлая река Старинного теченья. Здесь тени, чье родство С природой, хлебом, верой Живое существо, А вовсе не химера. Не кладбище стихов, А кладезь животворный, И — мимо берегов — Поток реки упорный. Хранилище стиха Предания и долга, В поэзии Ока Значительней, чем Волга. Карьер известняка Районного значенья, И светлая река Старинного теченья. 1964
* * *[191] Я — северянин. Я ценю тепло, Я различаю — где добро, где зло. Мне нужен мир, где всюду есть дома, Где белым снегом вымыта зима. Мне нужен клен с опавшею листвой И крыша над моею головой. Я — северянин, зимний человек, Я каждый день ищу себе ночлег. 1964 * * *[192] Вчера я кончил эту книжку Вчерне Осадка в ней немного лишку На дне. В подножье строк или палаток Гранит. Нерастворимый тот остаток Хранит. Стиха невозмутима мера — Она Для гончара и для Гомера Одна. 1964 * * *[193] Я не искал людские тайны, Как следопыт. Но мир изменчивый, случайный Мной не забыт. Тепло людского излученья В лесной глуши, Земные донные теченья Живой души. И слишком многое другое, О чем нет слов, Вставало грозное, нагое Из всех углов… 1964 * * *[194] Рассказано людям немного, Чтоб грозная память моя Не слишком пугала тревогой Дороги житья и бытья. И я поступил не случайно, Скрывая людские грехи, Фигурами умолчанья Мои переполнив стихи. Достаточно ясен для мудрых Лирический зимний рассказ О тех перламутровых утрах, О снеге без всяких прикрас. Но память моя в исступленье, Но память вольна и сильна, Способна спасти от забвенья Сокровища с самого дна. 1965 * * * Не линия и не рисунок, А только цвет Расскажет про лиловый сумрак, Вечерний свет. И вот художника картины Со стен квартир Звучали как пароль единый На целый мир. И слепок каменной химеры Дрожал в руке, Чтоб утвердился камень веры В моей строке. 1965 НЕРЕСТ[195] Закон это иль ересь, Ненужная морям, Лососей ход на нерест Средь океанских ям. Плывут без карт и лоций И по морскому дну Ползут, чтоб побороться За право быть в плену. И в тесное ущелье Ворваться, чтоб сгореть — С единственною целью: Цвести — и умереть. Плывут не на забаву, Плывут не на игру, Они имеют право В ручье метать икру. И оплодотворенья Немой великий миг Войдет в стихотворенье, Как боль, как стон и крик. У нерестилищ рыбьих, Стремясь в родной ручей, Плывут, чтобы погибнуть На родине своей. И трупы рыб уснувших Видны в воде ручья — Последний раз блеснувши, Мертвеет чешуя. Их здесь волна качала И утопила здесь, Но высшее начало В поступках рыбьих есть. И мимо трупов в русло Плывут живых ряды На нерест судеб русских, На зов судьбы — беды. И люди их не судят — Над чудом нет судей, — Трагедий рыбьих судеб, Неясных для людей. Кипит в ручье рожденья Лососей серебро, Как гимн благодаренья, Прославивший добро. 1965
вернутьсяНаписано в Москве в 1964 году. Имеет миллион вариантов. вернутьсяНаписано в Москве в 1964 году. Важная страница моего дневника вернутьсяНаписано в Москве в 1964 году. Стихотворение — одна из многочисленных записей о Дальнем Севере, сделанная много позже, при обдумывании. Поэтическое мышление, обдумывание есть прежде всего попытка воскресить чувство, тон тогдашнего времени. вернутьсяНаписано в Москве в 1965 году. Печатается по полному тексту. вернутьсяСтихотворение написано в 1965 году в Москве об одной из величайших тайн природы. Немалой тайной является иногда и поведение людей. вернутьсяНаписано в 1965 году. Время от времени возвращаешься в северный мир, вспоминаешь что-то важное, какую-то существенную сторону тогдашней жизни. По своему содержанию, внутреннему тону стихотворение относится к «постколымским», но написано значительно позднее. И тут дело не в т ом, что не подведены итоги, а в том, что остался запас неизрасходованного, и вот этот запас тратится не в той, может быть, форме и тоне, как тратился бы раньше. Непосредственный толчок к написанию стихотворения «Кета» — покупка в букинистическом магазине книжки о ловле и воспроизведении кеты и лососевых — с их вечной тайной, поражающей до наших дней и науку, и искусство. |
