* * * Какой же дорогой приходит удача? Где нищенка эта скулит под окном? И стонет в лесу, захлебнувшись от плача, От плача по самом земном? Неправда — удача дорогою воли Идет, продвигаясь, вершок за вершком, Крича от тупой, нарастающей боли, Шагая по льду босиком. Неправда — удача дорогою страсти Приходит, и, верно, она Не хочет дробиться на мелкие части И в этом сама не вольна. ………………………………………. Столы уж накрыты, и двери открыты, И громко читают рассказ — Зловещий рассказ о разбитом корыте, Пугающий сыздетства нас. * * *
Удача — комок нарастающей боли. Что долго терпелась тайком, И — снежный, растущий уже поневоле, С пригорка катящийся ком. И вот этот ком заслоняет полмира, И можно его превратить, Покамест зима — в обжитую квартиру Иль — в солнце его растопить. И то и другое, конечно, удача, Закон, говорят, бытия. Ведь солнцу решать приходилось задачи Трудней, чем задача моя. * * *[66] Мечта ученого почтенна — Ведь измеренье и расчет Сопровождают непременно Ее величественный ход. Но у мечты недостоверной Есть преимущество свое, Ее размах, почти безмерный, Ее небесное житье. Ее пленительною силой Людская страсть увлечена, Бросая по свету могилы И забывая имена. Что в том, что нужно строить прочно? Что нет естественных защит? Все, что чрезмерно, что неточно, Все поднимается на щит. И даже то, что так ничтожно, В чем героического нет, Одною этой силой можно Вести дорогою побед. И можно ею лишь одною Остановить солнцеворот — Всей силой сердца запасною, Внезапно пущенною в ход. И все физически не просто, И человек, в согласье с ней, Повыше собственного роста И самого себя сильней. Так ищут подвигов без славы, Так просятся в проводники К вулканам, искрящимся лавой, Через глухие ледники. Так ищут лоцманского места, Пока осенняя вода, Сбивая снег в крутое тесто, Еще не вылепила льда. Мечты прямое назначенье, Нам оживляющее рай, Не только в преувеличенье В том, что хватает через край, А в том, что в сердце нашем скрыто И обнажается сейчас, Чтоб быть единственной защитой От треска слишком трезвых фраз. И потому любой науке Не угоняться за мечтой, Когда она — добра порука И щеголяет красотой. Но мир вздохнет от облегченья, Когда раскроет тот секрет, Что для ее обозначенья Еще и формулы-то нет. Что в фосфорическом свеченье Мечтой обещанных времен Извечны поиски значенья Ее таинственных имен. СТИХИ В ЧЕСТЬ СОСНЫ[67] Я откровенней, чем с женой, С лесной красавицей иной. Ты, верно, спросишь, кто она? Обыкновенная сосна. Она не лиственница, нет, Ее зеленый мягкий свет Мне в сердце светит круглый год Во весь земной круговорот. В жару и дождь, в пургу и зной Она беседует со мной. И шелест хвойный, как стихи — Немножко горьки и сухи. И затаилась теплота В иголках хвойного листа, В ее коричневой коре, С отливом бронзы при заре, Где бури юношеских лет Глубокий выщербили след, Где свежи меты топора, Как нанесенные вчера. И нет секретов между мной И этой бронзовой сосной. И слушать нам не надоест Все, что волнуется окрест. Конечно, средь ее ветвей Не появлялся соловей. Ей пели песни лишь клесты — Поэты вечной мерзлоты. Зато любой полярный клест Тянулся голосом до звезд. Средь всякой нечисти лесной Она одна всегда со мной. И в целом мире лишь она До дна души огорчена Моею ранней сединой, Едва замеченной женой. Мы с той сосной одной судьбы: Мы оба бывшие рабы, Кому под солнцем места нет, Кому сошелся клином свет, И лишь оглянемся назад, Один и тот же видим ад. Но нам у мира на краю Вдвоем не хуже, чем в раю… И я горжусь, и я хвалюсь, Что я ветвям ее молюсь. Она родилась на скале, На той же сумрачной земле, Где столько лет в борьбе со льдом Я вспоминал свой старый дом, Уже разрушенный давно, Как было жизнью суждено. Но много лет в моих ночах Мне снился тлеющий очаг, Очаг светил, как свет звезды, Идущий медленно во льды. Звезда потухла — только свет Еще мерцал немало лет. Но свет померк, в конце концов Коснувшись голых мертвецов. И ясно стало, что звезда Давно погасла навсегда. А я — я был еще живой И в этой буре снеговой, Стирая кровь и пот с лица, Решился биться до конца. И недалек был тот конец: Нависло небо, как свинец, Над поседевшей головой, И все ж — я был еще живой. Уже зловещая метель Стелила смертную постель, Плясать готовилась пурга Над трупом павшего врага. Но, проливая мягкий свет На этот смертный зимний бред, Мне ветку бросила она — В снегу стоявшая сосна — И наклонилась надо мной Во имя радости земной. Меня за плечи обняла И снова к бою подняла, И новый выточила меч, И возвратила гнев и речь. И, прислонясь к ее стволу, Я поглядел смелей во мглу. И лес, не видевший чудес, Поверил в то, что я — воскрес. Теперь ношу ее цвета В раскраске шарфа и щита: Сияют ясной простотой Зеленый, серый, золотой. Я полным голосом пою, Пою красавицу свою, Пою ее на всю страну, Обыкновенную сосну. вернутьсяНаписано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». Это — большое стихотворение, называвшееся «Недостоверная мечта»: то, что напечатано в «Шелесте листьев», — пятая часть стихотворения. Я сожалел сначала об этой хирургической операции, а потом пригляделся, чуть привык и холодно рассудил, что оставлено — лучшее, что в стихотворении было. Многословие многих колымских моих стихов объясняется тем, что стихи сочинялись в самой неподходящей обстановке, а возникновение, появление требовало немедленной фиксации, пусть в несовершенном, неожиданном виде, лишь бы это все закрепилось, и я смог бы к этим стихам, к этой работе вернуться. Я должен был освободить мозг немедленно. Я делал попытки вернуться к работе над колымскими черновиками. Эти попытки кончились ничем. Вернуться оказалось невозможно. Лучше, проще, легче было написать новое стихотворение, чем превращать этот колымский черновик в материковский беловик. Чем дальше, тем яснее было сознание, что запас новизны — безграничен, и колымские черновики никогда не будут черновиками. Впрочем, есть стихи, работ над текстом которых привела к положительным результатам. Это — «Стланик». Но в большинстве случаев все кончалось ничем — потерей времени и ненужным нервным напряжением, крайним напряжением — ибо ведь нужно было вернуться памятью, чувством, волей назад, в ту жизнь. Оказалось, что нельзя, не под силу. Без этого нравственного, чувственного возвращения оказалось невозможным не только написать новое по материалу черновика, но и править хранимое в папках, в бумагах времен до «Колымских тетрадей». Будет ли возможность вернуться к этому материалу? Нет, не будет. В стихотворении «Мечта ученого почтенна» утверждается некая новая поэтическая истина. Именно: стремление к высоким целям в творчестве делает человека выше самого себя. Пример — не только Некрасов, Гейне, но и любой акт большой поэзии. Высокая цель в искусстве увеличивает силу одиночки, поэта, делает его способным повернуть общество или удержать от гибельного поворота. Это — задача всякого поэта. У поэта должна быть постоянно мысль о своей собственной огромной силе. вернутьсяНаписано в 1956 году в Калининской области в поселке Туркмен. Одно из стихотворений, где наиболее полно выражены мои поэтические идеи, художественная система. |
