* * * Не гляди, что слишком рано, Все равно нам спать пора. Завели басы бурана И метели тенора. От симфоний этих снежных, Просвистевших уши мне, Никогда не буду нежным, Не доверюсь тишине. * * *
Визг и шелест ближе, ближе. Завивается снежок. Это к нам идет на лыжах Снеговой якутский бог. Добрый вечер, бог метели, Ты опять, как в прошлый раз, Нас запрешь на две недели, От лихих укроешь глаз. Хлопья снега птичьей стаей За тобою вслед летят Визг метели нарастает, И густеет снегопад. ЕДУ Олений мех как будто мох Набросан на зверей. Такие шкуры кто бы мог Поставить у дверей. Запрячь их в легкий экипаж — Нельзя уж легче быть, Легко и ехать, и упасть, И прямо к ангелам попасть — Хранителям судьбы. Куда спокойней самолет, Брезентовый биплан. С него не грохнешься на лед, Пока пилот не пьян. Каюр, привязывай меня! Лечу! Мне все равно Погибнуть где-нибудь в камнях Предсказано давно. * * * Где же детское, пережитое, Вываренное в щелоках. То, чего теперь я не достоин, По уши увязший в пустяках. Матери моей благословенье. Невеселые прощальные слова Память принесла как дуновенье, Как дыханье — будто ты жива… * * * Я тебе — любой прохожей, Женщина, — махну рукой, Только было бы похоже, Что знакома ты с тоской. Ты поймешь меня с намека И заплачешь о своем, О схороненном глубоко, Неожиданно родном. Только так, а не иначе, А иначе закричу. В горле судороги плача; Целоваться не хочу. * * * Я сплю в постелях мертвецов И вижу сны, как в детстве. Не все ль равно, в конце концов, В каком мне жить соседстве. Любой мертвец меня умней, Серьезней и беспечней. И даже, кажется, честней, Но только не сердечней. * * * Погляди, городская колдунья, Что придумала нынче луна. Георгинов, тюльпанов, петуний Незнакомые, злые тона. Изменился не цвет, не рисунок, Изменилась душа у цветов. Напоил ее тлеющий сумрак Ядовитою росной водой. Ты стряхни эту грусть, эту горесть, Утешенья цветам нашепчи. В пыль стряхни этот яд, эту хворость, Каблуками ее затопчи. * * * Чем ты мучишь? Чем пугаешь? Как ты смеешь предо мной Хохотать, почти нагая, Озаренная луной? Ты, как правда, — в обнаженье Останавливаешь кровь. Мне мучительны движенья И мучительна любовь… * * * В закрытой выработке, в шахте, Горю остатками угля. Здесь смертный дух, здесь смертью пахнет И задыхается земля. Последние истлеют крепи, И рухнет небо мертвеца, И, рассыпаясь в пыль и пепел, Я домечтаю до конца. Я быть хочу тебя моложе. Пока еще могу дышать. Моя шагреневая кожа — Моя усталая душа. * * * Басовый ключ. Гитарный строй. Григорьева отрава. И я григорьевской струной Владеть имею право. И я могу сыграть, как он, С цыганским перебором. И выдать стон за струнный звон С веселым разговором. На ощупь нота найдена Дрожащими руками. И тонко тренькает струна, Зажатая колками. И хриплый аккомпанемент Расстроенной гитары Вдруг остановит на момент Сердечные удары. И я, что вызвался играть, Живу одной заботой — Чтоб как-нибудь не потерять Найденной верной ноты. |
