* * * А тополь так высок, Что на сухой песок Не упадет ни тени. Иссохшая трава К корням его прижалась. Она едва жива И вызывает жалость. * * *[49]
Осторожно и негромко Говорит со мной поземка, В ноги тычется снежок, Чтобы я не верил тучам, Чтобы в путь по горным кручам Я отправиться не мог. Позабывшая окошко, Ближе к печке жмется кошка — Предсказатель холодов. Угадать, узнать погоду Помогает лишь природа Нам на множество ладов. Глухари и куропатки Разгадали все загадки, Что подстроила зима. Я ж искал свои решенья В человечьем ощущенье Кожи, нервов и ума. Я считал себя надменно Инструментом совершенным Опознанья бытия. И в скитаньях по распадкам Доверял своим догадкам, А зверью не верил я. А теперь — на всякий случай Натащу побольше сучьев И лучины наколю, Потому что жаркой печи Неразборчивые речи Слушать вечером люблю. Верю лишь лесному бреду: Никуда я не поеду, Никуда я не пойду. Пусть укажут мне синицы Верный путь за синей птицей По торосистому льду. * * * Я нищий — может быть, и так. Стихает птичий гам, И кто-то солнце, как пятак, Швырнул к моим ногам. Шагну и солнце подниму, Но только эту медь В мою дорожную суму Мне спрятать не суметь… Светит солнце еле-еле, Зацепилось за забор, В перламутровой метели Пробиваясь из-за гор. И метель не может блеска Золотого погасить, И не может ветер резкий Разорвать метели нить. Но не то метель ночная: Черный лес и черный снег. В ней судьба твоя иная, Безрассудный человек. В двух шагах умрешь от дома, Опрокинутый в сугроб, В мире, вовсе незнакомом, Без дорожек и без троп. * * * Не в картах правда, а в стихах Про старое и новое. Гадаю с рифмами в руках На короля трефового, Но не забуду я о том, Что дальними дорогами Ходил и я в казенный дом За горными отрогами. Слова ложатся на столе В магической случайности, И все, что вижу я во мгле, Полно необычайности. ВЫСОКИЕ ШИРОТЫ О ПЕСНЕ[50] 1 Пусть по-топорному неровна И не застругана строка, Пусть неотесанные бревна Лежат обвязкою стиха, — Тепла изба моих зимовок — Одноэтажный небоскреб, Сундук неношеных обновок, Глубоко спрятанный в сугроб, Где не чужим заемным светом, А жарким углем рдеет печь, Где не сдержать ничьим запретам Разгорячившуюся речь. 2 И я, и ты, и встречный каждый На сердце песню бережет. А жизнь с такою жадной жаждой Освобожденья песни ждет. Та песня петь не перестала, Не потонула в вое вьюг, И струнный звон сквозь звон металла Такой же чистый сеет звук. На чьем пиру ее похмелье? Каким вином она пьяна? На новоселье в подземелье Она тайком приведена. А может быть, всего уместней Во избежание стыда И не расспрашивать о песне, И не искать ее следа. 3 Я много лет дробил каменья Не гневным ямбом, а кайлом. Я жил позором преступленья И вечной правды торжеством. Пусть не душой в заветной лире — Я телом тленья убегу В моей нетопленой квартире, На обжигающем снегу. Где над моим бессмертным телом, Что на руках несла зима, Металась вьюга в платье белом, Уже сошедшая с ума, Как деревенская кликуша, Которой вовсе невдомек, Что здесь хоронят раньше душу, Сажая тело под замок. Моя давнишняя подруга Меня не чтит за мертвеца. Она поет и пляшет — вьюга, Поет и пляшет без конца. вернутьсяНаписано в 1956 году в Калининской области. Входит в «Колымские тетради». вернутьсяНаписано в 1956 году в Калининской области, незадолго до возвращения в Москву. Писалось очень легко — каждый день по стихотворению этого цикла. Поправки, исправления вносились тоже очень легко. Главным стихотворением этого цикла, этого собрания стихов было второе — «Пусть не душой в заветной лире, а телом тленья убегу». При окончательной подготовке именно это стихотворение было снято. «Цикл» не очень удачное слово для собрания стихотворений подобного рода, но в русском языке, как ни хвалил его Тургенев, подходящего слова нет. Цикл «О песне» написан весной 1956 года, летом читан у Пастернака в Переделкине. Это — мой поэтический дневник того времени. Впервые напечатан в «Литературной газете» в подборке «Северные стихи». |
