* * * С кочки, с горки лапкой заячьей Здешний ангел мне махнет. Он нисколько не кусается, А совсем наоборот. Он волчиной — человечиной Сам напуган на сто лет. По тропе он ходит вечером И петлит свой легкий след. Для моей души охотничьей Он имеет интерес Тем, что слишком озабоченно Изучает здешний лес. Его лапкой перемечены Все лесные уголки. Где и делать ему нечего, Попадается в силки. * * *[3]
Сыплет снег и днем и ночью, Это, верно, строгий бог Старых рукописей клочья Выметает за порог. Все, в чем он разочарован — Ворох песен и стихов, — Увлечен работой новой, Он сметает с облаков. * * * Жилье почуяв, конь храпит, Едва волочит ноги, Нас будто съемкою «рапид» Снимали по дороге. Мы едем, едем и молчим, Вполне глухонемые, Друг другу в спину постучим Пока еще живые. Мне трудно повернуть лицо К горящим окнам дома, Я лучше был бы мертвецом, Меня внесли бы на крыльцо К каким-нибудь знакомым. * * * Костры и звезды. Синий свет Снегов, улегшихся в распадке На тысячу, наверно, лет После метельного припадка. Не хватит силы у ветров С метлой ворваться в нашу яму, Засыпать снегом дым костров, Шипящее качая пламя. Не хватит солнца и тепла У торопящегося лета, Чтоб выжечь здешний лед дотла, Дотла — хотя бы раз в столетье. А мы — мы ищем тишины, Мы ищем мира и покоя, И, камнем скал окружены, Мы спим в снегу. Дурные сны Отводим в сторону рукою. * * * Ты капор развяжешь олений, Ладони к огню повернешь, И, встав пред огнем на колени, Ты песню ему запоешь! Ты молишься в мертвом молчанье Видавших морозы мужчин, Какого-нибудь замечанья Не сделает здесь ни один. ГОСТЬЯ Не забудь, что ты накрашена И напудрена слегка, И одежда не по-нашему, Не по-зимнему легка. Горло ты. тонкоголосая, Крепче кутай в теплый шарф, Оберни льняными косами, Чтобы севером дышать. * * * Наше счастье, как зимняя радуга После тяжести туч снеговых, Прояснившимся небом обрадует Тех, кто смеет остаться в живых. Хоть на час, но бенгальским, огненным Загорится среди снегов На краях ветрами разогнанных, Распахнувшихся облаков. НОВОГОДНЕЕ УТРО Рассвет пока еще в полнеба, Бледнеет медленно луна, И видно даже из окна: Вселенная разделена На ночь и день, просящий хлеба. Его судьба еще темна, А ночь прошла уже, как ребус, Мной не разгаданный вполне Ни при луне, ни при огне. И все, что было, все, что сплыло, Гитарной бешеной струной Сбивают с ног, мешают с пылью И топчут в пляске за стеной. * * * Конечно, Оймякон Не звездное пространство. Космический закон Не будет столь пристрастным, Чтобы заставить нас Узнать температуру Далеких звездных масс, Обжечь земную шкуру. Далеко за луной, В окрестностях Сатурна, Там абсолютный ноль Земной температуры. Там во владеньях звезд (Расчет космогониста) Господствует мороз, Так градусов на триста. А здесь — за шестьдесят, И спиртовой термометр В бессилии иссяк, Не справился с зимою Конструктор заводской Его не приспособил Учитывать такой Мороз весьма особый. Заметили ли вы, Отсюда, как ни странно, Дорога до Москвы Длинней, чем до Урана. Оптический обман — Изнанка ностальгии, Морозный наш туман Масштабы дал другие. В рулетках и часах, В любви и в преступленье, Чтоб мы о чудесах Имели представленье. вернутьсяЭто стихотворение написано в 1950 году на ключе Дусканья и передано Пастернаку почтой. Входит в «Колымские тетради». Одно из тех стихотворений, которые нравились Пастернаку. |
