* * * Конец надеждам и расплатам, Откроют двери в ад — и вот, Как безымянный скромный атом, Вернусь в земной круговорот. Что я земле? Я — след слезинки, Морщинка на лице жены. Я — нерастаявшая льдинка, Что в чаще ждет еще весны. Пускай толкут, как воду в ступке, Мои враги, мои друзья Слова мои и те поступки, Которым был причастен я. Мне запечалиться о том бы, Чего не сделали стихи — Так не похожие на бомбы Комочки горя и тоски. * * *
Уйду, уеду в дали дальние И помолюсь на образа, На неподвижные, печальные Твои сиротские глаза. Но нам не скажет даже зеркало Отполированного льда, Чем наше сердце исковеркало И разделило навсегда. Ищи, слепая ясновидица, По карте скрещенных морщин Все, что болит, что ненавидится, Чему нет меры и причин. Чтобы, мои тревожа волосы, Седые трогая виски, Грудным опять запела голосом Слова тоски, слова тоски. * * * Светотени доскою шахматной Развернула в саду заря. Скоро вы облетите, зачахнете, Клены светлого сентября. Где душа? Она кожей шагреневой Уменьшается, гибнет, гниет. Песня? Песня, как Анна Каренина, Приближения поезда ждет… * * * Ты шел, последний пешеход, По каменистой речке вброд. И сопки, как морской прибой, Гнались упорно за тобой. Обрушивалась гор гряда Над теми, кто забрел сюда. Но ты — ничтожен, слишком мал Для мести дыбящихся скал. Ты пощажен в краю родном И помнишь только об одном — Не позабыть свой стыд, свой страх, Гудящий глухотой в ушах. * * * Ведь мы — не просто дети Земли. Тогда бы жить на свете Мы не могли. В родстве с любым — и небо, И облака. А то укрылась где бы Тоска? И в горле песни птичьей Подчас тона. И кажется сугубо личной Луна… * * * Может быть, твое движенье В полутьме навстречу мне — Это только отраженье, Тень деревьев на стене, Что свои ломают руки, Умоляя и грозя, Потому что им от муки, От земли уйти нельзя. Им свои не вырвать корни, Уцепившись за меня. Все, что просто, что бесспорно, Принимаю, не кляня. ВЕТКА[38] Наклонись ко мне, кленовая, Ветка милая моя. Будь негаданной основою Обновленья бытия. Не твоя ли зелень клейкая Так горька и горяча? Ты нагнулась над скамейкою Возле самого плеча. Я шепчу признанья пылкие, К твоему тянусь листу, Что дрожит здесь каждой жилкою, Ясно видной на свету. * * * Я твой голос люблю негромкий, Путешественница моя. Зазвучит ли — глухой и ломкий, И услышу ли голос я? Пусть попросит воды напиться, Пусть шагнет за чужой порог, Пусть забьется в руках, как птица, Крепко пойманная в силок. Непослушное слово скажет Пусть другому — совсем не мне. На мое оно сердце ляжет В темной сказочной тишине. Пусть другому — я сам докончу, Я додумаю — для себя, Еще громче и еще звонче, Чем выдумывают, любя… * * * Любая из вчерашних вьюг Мне не грозит бедою. И окроплен иссохший луг Целебною водою. И птицы робкие поют Псалмы об избавленье, И дождевую воду пьют В каком-то вожделенье. Задумалась у норки мышь О человечьем счастье, Как мы, поверив в гладь и тишь Навек после ненастья. Здесь до моих страстей и мук Кому какое дело Свобода тут — из первых рук, И юность — без предела. И не касаются меня Настойчивой рукою Заботы завтрашнего дня С их гневом и тоскою. вернутьсяНаписано в 1953 году на Колыме. Входит в «Колымские тетради». |
