* * * Дождя, как книги, слышен шелест В садовой вымокшей тиши. Сырой землей затянет щели, Сухие трещины души. Такие явятся травинки И удивят здоровьем сад, В лице которых ни кровинки Не видно было час назад. Ч го в угол загнано жарою, Кому под солнцем жизни нет, Что крылось грязною корою, Умылось и идет на свет. Дорожкой сада вперегонки, Из всех сараев и закут Вприпрыжку гадкие утенки И даже Золушки бегут. Кивает мокрой головою Любой из встречных тополей, И сад как будто больше вдвое, Шумнее, ярче и светлей. * * *
Я — чей-то сон, я — чья-то жизнь чужая, Прожитая запалом, второпях. Я изнемог, ее изображая В моих неясных, путаных стихах. Пускай внутри, за гипсом этой маски, Подвижные скрываются черты Черты лица естественной окраски, Окраски застыдившейся мечты. Все наши клятвы, жалобы и вздохи, Как мало в них мы видим своего, Они — дары счастливейшей эпохи, Прошедшего столетья колдовство. А что же мы оставили потомству, Что наши дети примут как свое — Уловки лжи и кодекс вероломства, Трусливое житье-бытье. Я не скажу, я не раскрою тайны, Не обнажу закрытого лица, Которое поистине случайно Не стало ликом — ликом мертвеца. ПОЛЬКА-БАБОЧКА Пресловутый туз бубновый, Номерочек жестяной, Оскорбительной обновой Прикрепляют за спиной. Золотые стонут трубы Средь серебряного льда, Музыкантов стынут губы От мороза и стыда. Рвутся факелов лохмотья, Брызжет в черный снег огонь. Слабый духом, слабый плотью Кровью кашляет в ладонь. Тот герой, кто крепок телом, А душою слабоват, Тут же кается несмело, В чем и не был виноват. Ну а тот, кто крепок духом, Вынес ужас ледяной, Тот улавливает ухом Смысл мелодии двойной. И, от грохота и шума Отведя усталый взгляд, Смотрит он во мглу угрюмо И разгадывает ад. ЛЕД[46] Еще вчера была рекой И вымерзла до дна, И под людской хрустит ногой Застывшая волна. Она — лишь слепок ледяной Лица живой волны. И ей, наверно, не одной Такие снятся сны. Весной растает этот лед Окоченевших строк, И берега окрест зальет Разлившийся поток. * * * Опоздав на десять сорок, Хоть спешил я что есть сил, Я уселся на пригорок И тихонько загрустил. Это жизнь моя куда-то Унеслась, как белый дым, Белый дым в лучах заката Над подлеском золотым. Догоняя где-то лето, Затихает стук колес. Никакого нет секрета У горячих, горьких слез… * * * Ты волной морского цвета, Потемневшей от луны, Захлестнешь глаза поэта, Не сдержавшего волны. И в твоем глубоком взоре, Взбаламученном до дна, Может — море, может — горе, Может — ненависть видна. Потому что этим цветом, Северянам на беду, Красят землю только летом Два-три месяца в году. И, хотя с тобой в союзе Очутились зеркала, Ты моей послушной Музе Неохотно помогла. Вот такой тысячеглазой, Отраженной в зеркалах, Ты запомнилась мне — сразу, Находясь во всех углах. И оптическая сила, Умножая облик твой, Взоры все соединила В яркий фокус световой. вернутьсяОдно из первых записанных мной стихотворений в 1950 году. Исправлено в 1956 г. и включено в «Колымские тетради». |
